– Очень любезно со стороны школьного начальства пригласить нас, – сказала она.

Крофорд жестом указал рукой на голую, незастланную койку.

– Я посоветовал бы тебе, Уильям, запастись тремя одеялами. По ночам бывает зверски холодно, а все начальство здесь относится к теплу, как истинные спартанцы, – они считают, что стужа лишь укрепляет наш характер.

– Сегодня же вышлю тебе три одеяла из Нью-Йорка, – пообещала Гретхен и обернулась к Вилли. – Ну, как насчет ланча…

– Но мы ведь не голодны, разве не так, дорогая? – ответил Вилли умоляющим голосом, и Гретхен сразу поняла, что ему совсем не хочется завтракать в школьной столовой, где никакой выпивки и в помине нет.

– Не очень, – пожалела его Гретхен.

– К тому же мне нужно вернуться в город к четырем. У меня встреча… очень важная, – его голос неловко затих. Такая отговорка никого не могла убедить.

Раздался громкий звонок.

– Ну вот, пожалуйте! – сказал Крофорд. – Столовая наша находится сразу за тем местом, где ты проходил регистрацию, Уильям. А теперь прошу меня извинить, нужно помыть руки перед едой. И не забудь, Уильям, если только тебе что-то потребуется – не стесняйся!

Строго выпрямившись, как истинный джентльмен, в своем блейзере и белых ботинках, стоптанных за три года обучения, он вышел в коридор, в котором все еще сбивались в один музыкальный калейдоскоп три разных проигрывателя в разных комнатах. Доминировал, конечно, лихо завывающий, неистовый и отчаянный Элвис Пресли.

– Послушай, – сказала Гретхен, – да он, кажется, ужасно милый юноша, как ты думаешь?

– Хотелось бы посмотреть на него, когда тебя не будет рядом, – попытался разочаровать ее Билли.

– Поживем – увидим. Тогда я тебе точно скажу.

– Иди-ка, Билли, на ланч, – сказал отец.

Гретхен чувствовала, как он жаждет опрокинуть первый стаканчик за день. Он вел себя просто великолепно, ни разу не предлагал остановиться у придорожной забегаловки всю дорогу до самой школы и вообще все утро вел себя как примерный, образцовый отец. Он честно заработал свой мартини.

– Давай мы проводим тебя до столовой, – предложила Гретхен.

Ей сейчас очень хотелось плакать, но она, конечно, не могла удариться в слезы перед сыном. Она осмотрела комнату.

– Думаю, когда вы здесь наведете порядок, все уберете, чуть украсите, то она станет очень уютной комнаткой. А у тебя, несомненно, хороший вкус.

Неожиданно замолчав, она первой вышла в коридор.

Вместе с небольшими группками учеников они возвращались через лужайку к главному корпусу. Гретхен остановилась у крыльца, правда, на почтительном расстоянии от него, ожидая, когда пройдут другие ученики с родителями, чтобы попрощаться с Билли. Ей не хотелось прощаться с ним у крыльца, которое плотным кольцом окружили незнакомые ей люди.

– Ну, думаю, можно попрощаться и здесь, – сказала она.

Билли обнял ее и порывисто, быстро поцеловал. Она с трудом смогла улыбнуться ему. Билли пожал руку отцу.

– Спасибо, что довезли, – сказал он ровным тоном им обоим. Потом, не проронив ни слезинки, повернулся и неторопливо пошел прочь, к крыльцу, присоединяясь к говорливому потоку учеников, его по-детски долговязая, худая фигура потерялась, пропала. Теперь ее сын неумолимо становился одним из членов этой многообещающей мужской компании, до которой теперь только из далекого прошлого будут доноситься материнские голоса, которые когда-то убаюкивали, поощряли их баловство или бранили.

Через пелену слез она наблюдала, как он прошел между белыми колоннами в широко распахнутые двери, как из освещенного солнцем пространства скрылся в тени. Вилли обнял ее за талию, и оба они, благодарные друг другу за эту поддержку, пошли к машине. Они ехали по петляющей тенистой улице, вдоль школьных площадок для спортивных игр: на беговых дорожках сейчас не было бегунов, ворота, раскрыв свой зев, стояли без вратарей, а на бейсбольном поле не было ни души.

Гретхен сидела на переднем сиденье рядом с Вилли, глядя прямо перед собой. Вдруг с его стороны до нее донеслись какие-то странные звуки. Они остановились под деревом. Вилли, утратив самообладание, горько расплакался, и она тоже не могла больше сдерживаться. Она порывисто вцепилась в него, они обняли друг друга, и оба безудержно рыдали, оплакивая Билли, жизнь, ожидавшую его впереди, Роберта Силлитоу-младшего, их самих, любовь, миссис Эбботт, миссис Берк, все выпитое ими виски, все совершенные ими ошибки, свою прошлую испорченную жизнь.

– Не обращайте на меня внимания, – говорила Рудольфу девушка, увешанная фотоаппаратами, когда Гретхен и Джонни Хит, выйдя из автомобиля, направились прямо к Рудольфу. Он стоял под громадной вывеской с начертанной на ней аршинными буквами надписью «КАЛДЕРВУД» на фоне голубого сентябрьского неба. Сегодня был день открытия нового торгового центра на северной окраине Порт-Филипа, и этот район Гретхен хорошо знала, ибо через него проходила дорога, ведущая к поместью Бойлана.

Гретхен с Джонни не попали на церемонию открытия нового супермаркета, потому что Джонни никак не мог вырваться с работы до ланча. Джонни, конечно, в этом раскаивался, как раскаивался в их нелицеприятной беседе с Гретхен за ужином пару дней назад, он покаялся, и между ними установились прежние дружеские отношения. Почти всю дорогу говорил только один Джонни, но не о себе и не о ней, Гретхен.

Он все время с восхищением, взахлеб, объяснял ей, как Рудольфу удалось взлететь так высоко, достичь положения преуспевающего предпринимателя и менеджера. По его словам, Рудольф понимал все тонкости ведения современного бизнеса гораздо лучше многих молодых людей его возраста, и таких, как он, Джонни пока не встречал. Однако сколько ни старался Джонни объяснить ей, с помощью какого блестящего хода Рудольфу удалось заставить Калдервуда год назад купить фирму, имевшую двухмиллионный дефицит за последние три года, она ничего не понимала и в конце концов была вынуждена признаться, что он сильно переоценивает ее интеллектуальные способности, но она разделяет его мнение по поводу ее брата.

Гретхен подошла поближе к брату. Он стоял, делая какие-то записи в рабочем блокноте, а фотограф, присев перед ним в нескольких шагах, нацеливала свой фотоаппарат вверх, чтобы поймать в один кадр вместе с ним вывеску у него над головой с именем Калдервуда. Рудольф, увидав ее с Джонни, широко улыбнулся и пошел им навстречу. Хотя сейчас он ворочал миллионами, проявлял поразительную ловкость фокусника при сделках с акциями, при сбыте рискового капитала, она по-прежнему не видела в нем бизнесмена – для нее он оставался ее красивым братом, хорошо загоревшим молодым человеком в прекрасно сшитом, безукоризненном костюме. Ее сейчас еще раз удивило, насколько разительно отличаются друг от друга ее брат и ее муж. Если верить словам Джонни, то состояние Рудольфа в несколько раз превышало состояние Колина, и он, Рудольф, обладал куда более реальной властью над огромным числом людей, чем Колин, но тем не менее никто из окружающих, даже его собственная мать, не могли упрекнуть Колина в излишней скромности. Среди любой компании он всегда выделялся, не скрывая своего высокомерия и заносчивости, и всегда наживал новых врагов. Рудольф же, казалось, растворялся среди людей, тушевался, проявляя свою доброжелательность, сговорчивость, и всегда легко приобретал друзей.