Одеваться он начал неожиданно и сосредоточенно, будто куда-то опаздывал. Саша решила, что он хочет еще поспеть на день рождения, и даже не сделала попытки его задержать. Она сидела на диване обнаженной, уже не спеша одеваться, и завороженно следила, как он натягивает брюки, застегивает рубашку. Халаимов все делал красиво и грациозно. Процесс вульгарного одевания превращался в иллюзион.

– Ну, мне надо бежать, – сказал он, будто только так и положено прощаться после интимной близости.

Саша не шелохнулась. Он подошел к ней, поднял с дивана своими сильными руками и прижал к себе. Все тело ее опять задрожало, но его это уже не интересовало. Он чмокнул ее в щеку и стремительно вышел в коридор.

Когда за ним захлопнулась входная дверь, Саша долго еще стояла столбом посреди комнаты, пока не почувствовала, что замерзла. Она побрела в Сережину комнату за халатом. У большого зеркала шкафа задержалась и посмотрела на себя. Да-а-а… Прямо скажем, не нимфа… С нее скульптуру лепить не станут. Грудь несколько обвисла. Что не удивительно – Сережу она кормила долго, почти до года. Молока было много, и теперь под сосками красовались белые червеобразные растяжки. Такие же червячки змеились и на животе. Как же она об этом забыла? Стоило ли себя демонстрировать во всей такой красе? Можно было хоть свет притушить… Впрочем, теперь это уже не имеет значения.

Саша накинула халат и еще раз вздрогнула, будто ее тела коснулась не ткань, а нежные руки Халаимова. Она вздохнула и пошла собирать разбросанную по полу одежду. Когда белье, юбка и джемпер водворились на привычные места, Саша задумалась. А был ли здесь Владимир Викторович? Не плод ли ее расстроенного воображения все случившееся? Может, ей надо лечиться?

Саша вышла в коридор и почему-то испугалась. На столике так и стояли две бутылки: пузатая коньячная и винная, длинная и тонкая. У Саши задрожали коленки. Почему он их не взял? Забыл? А как же день рождения? К черту день рождения! Какое ей дело до какого-то дня рождения?! Она только что целовалась с таким мужчиной, о котором не могла раньше и мечтать. Она была с ним! Он был с ней! Он сказал ей, что она прекрасна!

Нет, она ни за что не понесет ему эти бутылки на работу, и ему придется прийти к ней за ними еще раз. Еще раз… Хм, другого раза, пожалуй, не будет. Он наверняка уже купил другие. А она, Саша, скорее всего, была всего лишь эпизодом в его бурной биографии. Слишком уж он смел. Сопротивления даже и не предполагал. Саша вспомнила, как смущенно он смотрел в глаза женщин ее отдела. Как он умудряется сохранять такой непорочный взгляд?

Саша вернулась в комнату, еще хранившую запах его парфюмерии: что-то ванильно-чувственное… Или теперь все, связанное с Халаимовым, будет восприниматься ею именно так? Конечно, он больше не придет. Да и был ли он здесь? Вот уже и не пахнет ванилью… Если бы не две бутылки… Может, они тоже ей почудились? Вот сейчас еще раз выйдет в прихожую, и их там, конечно, не окажется…

Она хотела пулей вылететь в коридор, но заставила себя идти медленно и размеренно. Если бутылки ей примерещились, то это будет означать, что у нее маниакальный психоз ввиду неудовлетворенных женских желаний. Странно… Пока она сегодня утром не увидела на улице нового зама, у нее и желаний-то никаких не было. Муж отбил у нее всяческие желания. Она даже не могла и представить, чего именно ей нужно было желать. Теперь-то знает…

Бутылки стояли на месте. Все те же: коньячная и винная. Так что же такое произошло? Почему? Не мог же Владимир Викторович вдруг взять и сразу в нее влюбиться. Конечно же, нет. Наверняка завтра в инспекции он будет делать вид, что между ними ничего не было. А ей что делать? Ее будет трясти мелкой дрожью только при упоминании его имени. Зачем же она ему поддалась? Он теперь будет думать, что… Но разве можно было устоять? Разве кто-нибудь может перед ним устоять? Интересно, был ли такой прецедент?

А она… За пару часов она узнала столько нового о себе и своих женских желаниях, сколько не смогла узнать за восемь лет жизни с Арбениным.

Саша сняла с дверной ручки пакет с пирогами и пошла на кухню. Теперь можно устроить пир.

Надо же, какой сладкий пирог! Этот, с яблоками и корицей. Сладкий и с легкой горчинкой, как… любовь… Саша замерла с куском пирога во рту. Она, обнимая Халаимова и сливаясь с ним, явственно ощутила чувство любви. Любви? Но этого же не может быть! Скорее всего, это был всего-навсего тот самый знаменитый оргазм, о котором она столько слышала и которого ни разу не испытала, живя с Арбениным. А любовь… Любовь возникает, когда человека как следует узнаешь, съешь с ним не один пуд соли… Хотя… с Арбениным она много чего съела: и соли, и перца, и горчицы, но такого возвышенного чувства, как сегодня, никогда не испытывала. Может, она влюбилась в нового зама? От этой мысли тело Саши под тонким халатом покрылось мурашками. Влюбилась? Она и в Юрия была влюблена… Очень влюблена…

Они познакомились в баре, куда Сашу затащила тогдашняя ее подруга Лида Салтыкова. Надо сказать, что Саша всегда была одиночкой по натуре и дружить не очень умела. Все подруги, которые бывали у нее в жизни, как-то сами прилеплялись к ней и мужественно терпели ее странности. Странности заключались в том, что Саша не слишком любила развлекаться, была погруженной в себя домоседкой и запросто могла променять дискотеку на вечернее чтение какой-нибудь книги, преимущественно классики, русской или зарубежной, или на так любимое ею рисование.

Однажды Саше пришлось готовиться к экзамену вместе с Салтыковой по одному учебнику, которых в институтской библиотеке на всех не хватало, и с тех пор Лида к ней намертво приклеилась.

Идти в бар Саша не хотела, потому что вообще не любила ходить в места, где много народу, где курят и тем более пьют. Лида потратила много слов для уговоров, привела массу, как ей казалось, убедительных аргументов в пользу посещения бара и с большим удовлетворением от результатов собственной деятельности повела подругу в недавно открывшееся заведение под названием «Дерби». Она даже не могла предположить, что Саша согласилась пойти только потому, что Лида надоела ей, как жужжащая возле уха муха. «Лучше перетерпеть пару часов этот бар, как стоматологический кабинет, – подумала Саша, – чем слушать Салтыкову весь вечер».

В баре, который изо всех сил пыжился оправдать свое название, все стены были увешаны конной упряжью, жокейскими шапочками, хлыстиками и конными портретами в медальонах, окруженных венками из лавровых листьев. Коктейли тоже имели соответствующие названия: «Забег», «Фаворит», «Жокей», «Иноходец», «Рысак» и даже «Амазонка». Девушки взяли себе по «Амазонке» и по куску пирога с сыром «Ипподром». Пирог оказался вязким и непропеченным, а расплавившийся сыр тянулся нескончаемыми нитями и вяз в зубах.

– Ну и гадость этот «Ипподром»! – с сожалением вынуждена была констатировать Лида.

– «Амазонка» не лучше, – подхватила Саша. – Я думала, коктейль назван в честь женщины-всадницы, а, похоже, этими стаканами черпали воду из настоящей Амазонки, с тиной и головастиками.

– Фу, Сашка! Придумаешь тоже! Прямо уже и пить это неохота!