Папе понравилось. Ну, в том смысле… Думаю, вы поняли, о чем я. Если не поняли: папа, кроме корабликов, полюбил женщин. А мама на это не особо обращала внимание: она ждала ребенка и готовилась поступать в университет. Она быстро пришла в норму после свадьбы, стала соображать и вскоре поняла, что мама (в смысле — бабушка) не просто бухтела, а говорила по делу, и что папа — клинический идиот, и что в генетике Далю Кац, теперь уже Круглову, ждут великие открытия и безумные выси. Мама решила, что разведется сразу после рождения ребенка и вместе с малышом уедет в Москву. Стратегически ей это удалось — она действительно родила, развелась и уехала. Однако некоторые тактические моменты ей не удались.

Знаете, как бывает: то не было ни гроша, то вдруг алтын. На ультразвуковом исследовании плода врач сообщил, что дети развиваются как-то уж очень быстро. Мама не поверила ушам: дети? А ей говорят: двое. Только какие-то торопыги, слишком быстро развиваются. Посоветовали маме поменьше бывать на солнце и отпустили. А мама на двоих не рассчитывала, ей одного бы, а вот двое — это перебор, это будет сложновато…

Мыслить надо осторожнее, потому что мысли имеют неприятное свойство — воплощаться. Кто знает, может, обрадуйся мама двойне, все пошло бы иначе, но она не обрадовалась.

Поэтому родились мы с Юсей.

В роду Агнии Теодоровны близнецы рождались через поколение, у бабушки тоже имелась сестра-близнец Барбара, а их дедушка был одним из тройни. Мы с Юсей тоже родились близнецами.

Сиамскими.

Все молчали и смотрели на Егора с Юсей. Юся глупо улыбался и пускал слюни. Егор потянул руку, и Глеб, не глядя, передал ему стакан с уже остывшим чаем.

— То есть вы мутанты? — спросила Викса.

— Сама ты мутант. Беременность нарушилась у мамы, и два плода друг от друга не отделились.

— А это не мутация?

— Вот поедешь в Хайфу, найдешь там мою маму и спросишь, она генетик, она расскажет. Но я точно знаю, что это не мутация, а нарушение в развитии плода.

— А что твоя мама делает в Хайфе?

— Живет. Это я сейчас привык об этом спокойно говорить, а раньше…

Это я сейчас привык, что Юся все время от меня справа торчит, а раньше он мне весьма досаждал. То есть досаждает он мне и сейчас, но я уже смирился и чувствую себя вполне комфортно… Впрочем, я бегу впереди паровоза. Задний ход.

Мама, увидев нас, не упала в обморок. Она даже кормила нас грудью. Но недолго. Едва выписавшись из роддома, она уехала в Москву и уже оттуда прислала бумаги на развод и отказ от детей. Уже без нас она получила диплом и ученую степень, с которой и улетела к папе в Израиль.

Мы с Юсей не расстроились, мы о ту пору ничего не понимали и не могли понять, причем Юся пребывает в этом состоянии и поныне, и думаю, навсегда в нем и останется. У нас остались папа, бабушка с дедушкой, а у Юси еще и я всегда под боком.

Папу ничуть не парило, что у нас с Юсей одна пара ног на двоих. Он тетешкал нас, водил гулять и купаться, кормил вкусным и сладким, и вообще был нам больше приятелем, чем отцом. Имена нам дали дедушка Георгий и бабушка Агния. Меня назвали Егором, а брата — Юрой, и это единственное слово, которое он выучил за всю жизнь, если не считать песни «ай, нанэ». Правда, получается у него «Юся», но лучше что-то, чем ничего.

Дед Георгий присылал деньги, бабушка Агния следила за нашим здоровьем, а папа играл с нами, делал кораблики, ну, и по женщинам, конечно… В конце концов женщины и кораблики его и погубили. Однажды папу застал врасплох муж какой-то дамы и разбил нашему дорогому родителю голову бутылкой из-под шампанского. Эта бутылка несла в чреве своем самое любимое папино детище — бригантину «Мария Целеста». Три дня папа лежал в коме, на четвертый очнулся, спросил, где мама, заплакал и умер. Нам с Юсей едва исполнилось четыре, так что потерю отца мы перенесли спокойно: Юся был овощ овощем, а я изо всех своих ребячьих сил пытался этот правосторонний огород окультурить.

Бабушка сразу решила, что воспитывать внуков в одиночку не может и не хочет. Она продала дом, собрала манатки и отправилась с нами на Урал, в городишко Понпеи, к дедушке Георгию. Дедушка разве что не плясал от радости, когда мы приехали. Ведь он, оказывается, влюбился в бабушку Агнию еще тогда, на свадьбе наших родителей. И тут же, не откладывая дела в долгий ящик, предложил выйти за него замуж. Бабушка потребовала дедушкин паспорт. Дедушка ей тоже нравился, но ошибаться второй раз она не собиралась. Дело в том, что первый ее муж тоже был почти Георгий — он всегда представлялся Юрой. Ну, Юра и Юра, а как дело дошло до загса, оказалось, что по паспорту он — Иуда Лейбович. И за что только родители дали ему такое имя — бог знает. Ну ладно бы они в Израиле жили, но в России-то…

Дедушка с юмором воспринял эту душераздирающую историю, тем более что сам жил в городе с душераздирающим названием. Некогда здесь располагался горнозаводской поселок Засыпи, и кто-то из многочисленного числа не то Демидовых, не то Строгановых, не то Соломирских, увлекавшийся историей и археологией, переименовал его в Помпеи. Это было в тысяча семьсот шестьдесят третьем году, когда раскопки в Италии уже подтвердили, что найденные древние руины и есть тот самый, погубленный Везувием город. Правда, все жители новопровозглашенного городка называли его на уральский манер, то есть заменив букву М на Н, а спустя какое-то время в бумаги вкралась та же ошибка, но не то Демидов, не то Строганов, не то Соломирский к тому времени уже отдал богу душу и возразить ничего не мог, так что название прижилось.

С паспортом у дедушки все было в порядке. Бабушка стала Кругловой, и мы зажили вот так, без двух ног четыре человека. В садике нас дразнили Горынычами, мы ревели на два голоса и дрались с обидчиками, но Юся не давал свободы маневра, а желающих пнуть занятных уродов всегда превышало количество сдачи, которую я мог вернуть. Был бы папа жив, он бы показал им всем, включая воспитателей, которые ни разу за нас не заступились.

Бабушка заступаться не стала, она забрала нас из садика и стала воспитывать любимых внуков дома. Педагогическая мысль бабушки не отличалась оригинальностью: она читала нам вслух, водила гулять, смотрела с нами телевизор и отвечала на все вопросы. Едва нам исполнилось семь, дедушка нанял для меня репетитора, немолодую тетку, учительницу начальных классов. Она не была особо ласкова, но достаточно терпелива, чтобы не злиться на Юсю, а тот мешал мне учиться очень сильно. В ту пору я надеялся, что мое уродство освободит меня от уроков, и я так всю жизнь и проживу, не задумываясь о том, что будет дальше. Но учительница регулярно, по четыре часа в день, занималась со мной чтением, письмом, арифметикой и природоведением, так что постепенно я втянулся и даже скучал без уроков.

А вот Юся воспитанию практически не поддавался, он так и остался на уровне двух-трех лет, единственное, что мне удалось в отчаянной борьбе с братом, — это захватить контроль над ногами. Юся тоже хочет ходить, и тянет его чаще всего не туда, куда нужно. И если я его не пускаю, он начинает драться, а силы у него — как у дурака махорки. Приходится задабривать его конфетами, из-за чего зубы у Юси стали совсем плохие, так что к стоматологу приходится ходить очень часто.