что сорвавшиеся с языка, доносят до читателя многоголосый и разноязычный говор тюремной толпы, волнуют живой непосредственностью реакции собеседников. Точность фиксации фольклорно-языкового материала не подлежит сомнению, о чем свидетельствуют и отрывочный характер записей, и наличие буквальных совпадений и близких вариантов в известных фольклорных собраниях и публикациях.

Само по себе появление тюремного жаргона представляло одну из форм защиты арестантами своей внутренней жизни и своих интересов. На это указал С. В. Максимов: «Тюремный словарь невелик. Сочинялись или принимались слова с ветру настолько, насколько это нужно было против приставников, смотрителей и надзирателей... Скрыть карточную игру... предостеречь товарищей, сговориться с ними — для этих целей двумя-тремя десятками слов тюремные сидельцы могут свободно и легко обходиться... Самостоятельность <в пополнении словаря, — Ред.> могла проявиться лишь от влияния большинства. Мы имеем случай доказать это теми словами, которые подмечены Ф. М. Достоевским в омской военной тюрьме» (см.: Максимов, стр. 160—161).

Записи Достоевского показывают, что фольклор тюремной камеры — это в основном традиционный фольклор русского крестьянства с незначительными вкраплениями локальных элементов. Произведения тюремного фольклора, возникшие на народной основе, отличаются большей резкостью и остротой. Возникают новые тексты и новые варианты известных пословиц и поговорок, отмечающих уродливые явления и острые социальные противоречия общественной жизни. Таковы поговорки о нищете, приведшей на каторгу: «У меня братья в Москве в прохожем ряду ветром торгуют», «Подаянная голова. Голову тебе в Тюмени подали»; меткие прозвища и уклончивые ответы профессиональных бродяг, превратившиеся в поговорки: «Ефим без прозвища», «Точи не зевай», «Потачивай небось», «Ты откуда, а я чей». Отрицательное отношение к религии, церкви и духовенству отразилось в иронических переделках церковных молитв («Повели меня в полицию по милости твоей» вместо «Помилуй мя, боже, по велицей милости твоей»), в насмешливых воровских названиях церковной утвари и икон: «Банька-крикун» — Иоанн Златоуст, «махальница» — кадило, «дьяконов чересседельник» — парчовая перевязь, деталь облачения дьякона, и т. п. Критика официальной России, заключающаяся в тюремных рассказах, песнях, анекдотах и поговорках, делает Сибирскую тетрадь Достоевского особенно ценной.

Некоторые из записанных Достоевским выражений и слов тюремного жаргона, пословиц и поговорок явились первой и единственной их фиксацией и были использованы впоследствии исследователями (см.: Трахтенберг, стр. 24; Максимов, стр. 161; Тонков, стр. 34). Многие легенды, анекдоты и поговорки были позднее отмечены другими писателям, которым вольно или невольно также пришлось близко узнать мир тюрьмы, каторги, ссылки (С. В. Максимовым, В. Г. Короленко, П. Ф. Якубовичем).

Содержание Сибирской тетради, несмотря на лаконичный и отрывочный характер записей, дает представление об искалеченных судьбах и характерах. «В „блатной музыке", — писал И. А. Бодуэн де Куртенэ в предисловии к книге В. Ф. Трахтенберга, — много голого, неприкрашенного цинизма, но вместе с тем сколько там под иными словами кроется трагедий, семейных несчастий, погибших жизнен, сердечной боли, пролитых слез!» (см.: Трахтенберг, стр. XVI). Эти слова в полной мере характеризуют и записи Сибирской тетради.

Получив в семипалатинские годы «возможность писать и быть каждодневно несколько часов одному» (см. упоминавшееся выше письмо к Н. Д. Фонвизиной), Достоевский «какими-то порывами и урывками» начал работать. Возобновив занятия литературным трудом, он широко пользовался для своих художественных произведений материалами Сибирской тетради. Особенно много почерпнуто из нее для «Записок из Мертвого дома» (см. стр. 275). Около 50 лексических и фразеологических оборотов из Тетради писатель вложил в уста героев повести «Село Степанчиково и его обитатели». Материалами Тетради Достоевский пользовался также во многих позднейших произведениях (см. в наст. изд. комментарии к романам «Униженные и оскорбленные», «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы»).

В примечаниях к Сибирской тетради указывается порядковый номер текста, а затем поясняются непонятные по смыслу слова, называются жанровые разновидности фольклорных текстов, близкие им варианты и источники их.

Наряду с русскими в Тетради имеются также отдельные польские, украинские, еврейские, татарские выражения. Так как обычно они встречаются в сочетании с русскими и понятны без перевода, то русского их перевода в комментарии не дается.

* * *

1) Эй, ты! деньги есть, а спишь — по-видимому, тюремная шуточная поговорка. Близких вариантов в других источниках не найдено.

2) Нашего брата ~ сами родимся — перефразированная общерусская поговорка «Дураков не орут, не сеют, а сами родятся» (см.: Даль, Пословицы, стр. 438).

5) Не слушался ~ барабанной шкуры. — Ср.: «Не слушался отца, послушаешься кнутца»; «Кто не слушается отца-матери, послушается телячьей шкуры (барабана)»; «Не слушается отца-матери, послушается ката» (Даль, Пословицы, стр. 224, 633).

7) Вышел на дорогу ~ вот те рубль» — тюремный анекдот; вариант: Максимов, стр. 79.

8) А в доме ~ из избы выманить. — Ср.: «У него в доме нечем собаки заманить» или «И голодной собаки выманить нечем» (Даль, Пословицы, стр.  8, 592).

9) В брюхе-то у них Иван Таскун да Марья Еготишна. — Искаженное «Икотишна», или «Икотница», — «арестантская болезнь, зависящая от дурной и преимущественно сухой, без приварка, пищи; Иван Таскун — та же желудочная болезнь с более сильными и острыми припадками» (см.: Максимов, стр. 161).

10) Здравствуй ~ собакам раскидал. — Ср.: Даль, Пословицы, стр. 751—753.

11) Черт трое лаптей сносил... — Ср.: «Буй да Кадуй черт три года искал, трое лаптей истаскал, да так и не нашел» (Короленко, т. VII, стр. 70; см. также: Даль, Пословицы, стр. 337).

12) Жулик — нож; см. стр. 90, а также: Трахтенберг, стр. 34.

13) Семеро одного не боимся — краткий вариант иронической пословицы. Ср.: «Вятский — народ хватский: семеро одного не боятся» (Пословицы, стр. 181).

14) При конце света ~ бог создал ровно — отрывок апокрифического рассказа о конце света; подобные рассказы были широко распространены (ср.: В.Г. Короленко. Записные книжки (1880—1900). М., 1935, стр. 120—21; 144-145).

15) ...козья смерть. — Ср. запись № 70 («коровья смерть») и стр. 226 с подстрочным примечанием Достоевского, в котором это выражение разъясняется.

16) Я, брат, сам боюсь, как бы чего не украсть — по-видимому, шуточное присловье, перефразированное в тюремно-арестантской среде (ср.: «Я сама боюсь того — не отбить бы у кого» — Соболевский, т. VII, стр. 251).

17) Чтоб тебя взяла чума бендерская ~ так пусть и бьет (колотит) — отрывок текста, по форме близкого к «черным заговорам» на гибель врага, заканчивающимся проклятиями и насыланиями болезней. Чума бендерская — народное название эпидемии чумы, свирепствовавшей в 1765—1772 гг. в Молдавии, Валахии, Бессарабии, распространившейся в Киеве и Москве и вызвавшей большие