– Смотри, вот он, – сказала Аура.

Тесс подошла ближе и кивнула.

Тот же знак размером с монету, что и в часах. Прямые линии и дуги не толще спички, около двух миллиметров в глубину. Контур обведен черной краской.

Рисунок терялся среди множества других. Аура просидела за этим столом годы, сама корябала на нем новые значки и буквы или разрисовывала старые до неузнаваемости – в основном это были ничего не значащие каракули. Она всегда была уверена, что и отец чертил по столу машинально, без всякого умысла. И все же странный знак из часов, очевидно, занимал его мысли, когда он сидел здесь наверху, удалившись от мира и собственной семьи и вынашивая свои жестокие планы.

– Поди догадайся, что это! – Тесс кончиком пальца потрогала рисунок. – Может, руна?

– Да, я тоже подумала о рунах. Но насколько я знаю, отец никогда не интересовался северными письменами.

– Тогда что-нибудь оккультное?

Аура покачала головой:

– Вот уж оккультизмом Нестор точно не увлекался. Он считал, что даже бессмертие должно быть научно обосновано. Именно поэтому, кстати, он так долго не хотел снова прибегать к убийству дочерей, а не потому, что осознал и раскаялся. – Аура поморщилась. – Ему не нравился способ, больше похожий на волшебство, чем на настоящую науку. И его раздражало, что алхимию путают с оккультизмом. Он воспринимал это как личное оскорбление.

Аура достала из ящика стола карандаш и чистый лист и обвела на бумаге контур вырезанного на столешнице знака. Позже она собиралась скопировать рисунок в часах для сравнения.

Потом задумчиво поднялась со стула и шагнула к витражному окну с надписью SATOR AREPO TENET OPERA ROTAS – слова были расположены в пять строк одно под другим. Анаграмматический квадрат – буквы можно читать в любом направлении, они всегда складываются в одну и ту же фразу. На втором витраже буквы складывались в другую надпись: SATAN ADAMA TABAT AMADA NATAS. Дневной свет, падая через витраж, отбрасывал на лицо и руки Ауры искаженные очертания букв.

«Формула Сатор» – латинская фраза на левом витраже – происходила из символического языка герметистов[1]. «Сеятель Арепо с трудом удерживает колеса» – намек на неустанную погоню алхимиков за «золотым напитком», Великое делание – поиск философского камня.

Зато слова на втором витраже, казалось, не имели смысла ни на одном известном языке. Но и здесь буквы упорно складывались в одну и ту же фразу, если читать их слева направо, сверху вниз или снизу вверх. Как заклинание, как древний заговор. Лишь одно слово выглядело узнаваемым – Сатана.

Означало ли это, что алхимия и оккультизм представлены здесь на равных? Зачем Нестор заказал в библиотеку эти витражи, если был горячим противником подобного сопоставления? И уж конечно, не случайно его письменный стол стоял ровно посередине между окнами. Что, если он в какой-то момент усомнился в своих убеждениях и метался между безуспешными научными изысканиями и соблазном поверить в сверхъестественное?

– Аура! – Тесс кивнула на дверь.

Там, взъерошив белые перья, выставив вперед широкий клюв, стоял пеликан. Он застыл в дверном проеме, словно что-то мешало ему переступить порог.

Аура шагнула к двери. Птица неподвижно глядела на нее. В нескольких метрах от пеликана Аура остановилась, присела на корточки и призывно протянула руку.

Пеликан заковылял к ней, ткнулся клювом в протянутые пальцы и тихо закурлыкал. Они узнали друг друга.

Джиллиан все вращался и вращался, прикованный к стулу.

Уже много дней. Много недель.

В этом мрачном безвременье чувствам не за что было зацепиться. Только движение во тьме, словно Джиллиан падал в бездонную пропасть. Ему казалось, что сила тяжести вдруг исчезла и он провалился в межзвездную пустоту.

И все же краткие моменты прояснения повторялись все чаще. Внезапно Джиллиан вырывался из туманного небытия и самоотрицания – не понимая, как это вышло, надолго ли и можно ли как-то намеренно вызвать эти прояснения. Казалось, его голову удерживают под водой и время от времени выдергивают наверх, чтобы он мог глотнуть воздуха. И он никогда не знал, хватит ли времени вдохнуть полной грудью и не будет ли этот вдох последним.

В одно из таких мгновений он вдруг вспомнил, что прежде был мужчиной и женщиной одновременно, гермафродитом, двуполым порождением алхимии. Вспомнил он и то, что благодаря его двуполости люди могли видеть в нем то, что сами хотели видеть. Обычно Джиллиан играл роль мужчины и сам считал себя мужчиной, но, бывало, становился женщиной и прекрасно себя при этом чувствовал. Это не было физическое превращение – его тело оставалось прежним: мужским и женским одновременно. Менялось восприятие его другими людьми. Требовалось для этого немного: например, сменить одежду. Когда он ходил во фраке, никому и в голову не приходило усомниться в его мужественности. Зато платье целиком и полностью превращало его в женщину. В прежней жизни, до Нового ордена, это ему часто пригождалось. Он был тогда наемным убийцей и менял маски быстрее, чем полиция успевала объявить его в розыск.

Но сейчас с ним что-то делали против его воли. Джиллиану казалось, что он меняет пол каждую секунду, превращаясь из мужчины в женщину и обратно. И хотя это не были физические изменения – никто не прикасался к его коже, не менял очертания тела или лица, – его внешность то и дело менялась. Казалось, все личины, какие он примерял в жизни, теперь поочередно мелькали в его чертах – видные другим, ощутимые для него самого. И его истинное «я» окончательно скрылось за масками, за которыми он прятался всю жизнь.

Джиллиан мужчина. Джиллиан женщина. «Взгляни на меня, и я пойму, кем ты хочешь меня видеть». Так было раньше, когда он еще принадлежал себе.

Но теперь он утратил эту способность. Он словно бился в эпилептическом припадке. Джиллиан был намертво пристегнут к непрерывно вращающемуся стулу. Иногда, очень редко, вращение останавливалось. Тогда он чувствовал руки, которые ощупывали, изучали его. Ему натягивали что-то на рот и нос. Его заставляли вдыхать газ, отнимавший волю и память, так что Джилиан забывал, кто он и где находится. И он снова проваливался в бездну; потом действие газа ослабевало, и тогда возвращались руки и снова газ. По кругу двигался не только стул, на котором он сидел. Все существование Джиллиана походило на спираль, на бесконечный спуск по кругу во тьму.

Джиллиана уже не тошнило, горло полностью пересохло. Поначалу его непрерывно рвало, и кто-то регулярно поливал его водой из шланга – широкой, мощной струей, причинявшей боль.