Владимир Владимирович нарисовал фломастером несколько кругов, наложил на них жирный крест и кнопкой прикрепил лист к деревянной двери.

Он еще отойти не успел, только-только руку от мишени убрал, как я взял четырехконечный сякен и с разворотом через плечо бросил его в цель. Одно лезвие вошло точно в перекрестье мишени. Инерция вращения, созданная во время полета, провернула оружие, и второе острие тоже воткнулось в дверь. Только чуть выше.

Патологоанатом вытащил сякен из двери и сразу сунул в отверстие выпрямленную канцелярскую скрепку. Он измерил глубину проникновения, стремительно вернулся к столу и приложил к проволочке линейку.

– Ваш сякен проник в дверь на три миллиметра глубже, чем раны на теле убитой женщины. А дерево крепче, чем тело человека.

Его, видите ли, совершенно не заинтересовала точность моего броска! Надо же! А вот меня самого она весьма впечатлила. Не каждый раз так получается. Я вообще никогда не отличался умением метать сякены точно в цель, хотя и проходил обучение, тренировался упорно.

Такой бросок можно было отнести к случайности. Но Владимир Владимирович этого знать не мог. Любой человек на его месте высказал бы хоть какую-то оценку моим действиям. А он заинтересовался только глубиной проникновения лезвия в дерево. Этот человек явно не мог понять, что такое работа спецназа.

– Тут есть несколько факторов, – попытался я объяснить. – Первый из них таков. Когда вы производили замеры проникновения лезвий в тело, раны уже частично заросли. На живом организме они затянулись бы сильнее, но и на мертвом, пока кровь не остыла, это обязательно происходит.

– Вы меня учить пришли, молодой человек? – спросил он, и по его мутным глазам я понял, что этот человек намного старше, чем показался мне вначале.

Но Владимир Владимирович все же объяснил мне, хотя и с большим недовольством в голосе:

– Я делал поперечный разрез раны, чтобы определить глубину проникновения. Это дало бы точный результат даже в том случае, если женщина дожила бы до утра.

– Я не учу вас, просто высказываю свою точку зрения. Следующий фактор – сами сякены. Они, как я уже сказал, бывают разные – колющие, рубящие, рассекающие ткани тела, – говоря это, я пальцем показывал на острые железки, предоставленные мне Василием Игоревичем Быковским. – Каждый человек затачивает их на свой манер. С одной стороны, с двух, вручную или на станке. Одни могут проникнуть в тело глубже, другие нанесут только поверхностное повреждение. Но сякен в любом случае не смертельное оружие. Он только наносит раны, которые могут помешать человеку вести рукопашный бой. Летальный исход может последовать, если только сякен удачно попадет в горло. Но хорошие специалисты бросают, например, так, чтобы перерубить у противника сухожилия на вооруженной руке. Этого может оказаться достаточно для захвата противника без жертв со своей стороны. Наконец, третий фактор. Человек, который вооружен сякенами. Боксеры наносят удар с разной силой, резкостью, мощностью и точностью. Точно так же с сякенами. Боец сам выбирает их для своей руки – колющий, рубящий или рассекающий. Каждый, кто пользуется таким оружием, знает, что у него получается лучше. Это как талант. Один писатель создает громадные эпопеи, другой, не менее мастеровитый, предпочитает короткие рассказы.

– В ваших словах есть доля правды, но вариант с сякенами вызывает у меня большое сомнение. – Владимир Владимирович, кажется, вообще не желал считаться с моим мнением. – Я не знаю, какое оружие применял убийца, и соглашусь с тем, что оно должно быть экзотическим. Но мне все же кажется, что это не такие вот, как вы говорите, сякены.

Я уехал из судебно-медицинской экспертизы, даже не продемонстрировав Владимиру Владимировичу шрамы от своих застаревших ранений. В этом не было смысла.

Человек захотел, чтобы я оказался неправым, поскольку ему не понравился. Или у него были какие-то другие причины, по которым он и стал упираться.

Это, по большому счету, вопрос не личных отношений, а профессиональной компетенции. Эксперт не имеет права опираться на собственные эмоции. Это мое категоричное мнение. Да, возможно, я проявил некоторую бестактность, когда начал что-то объяснять ему про вскрытие ран. Конечно, он в этом понимает несравненно больше меня. Тем не менее прислушаться к моим словам ему все же следовало. Я это мнение не с потолка в морге по-латыни читал. Оно на опыте базируется, а шрамы от ранений на моем теле написаны кровью.

Все эти соображения я и высказал капитану Сане, когда вернулся в городское управление внутренних дел.

На это конкретное дело уголовный розыск меня не нанимал, но временный пропуск, выписанный при расследовании предыдущего, у меня не изъяли. Я мог спокойно проходить в уголовный розыск и покидать его. Более того, ко мне в этом здании уже привыкли все дежурные и даже пропуск не спрашивали. А в коридорах со мной здоровались за руку менты, которых я разве что в лицо видел, но никогда с ними не знакомился. Не думаю, что у меня возникли бы проблемы при посещении управления вообще без всякого пропуска.

– Я забыла тебя сразу предупредить, что у Владимира Владимировича сложный характер, – посетовала Радимова. – Ему никогда нельзя возражать и уж тем более давать советы. Он любит, когда к нему за помощью обращаются. Предпочитает, чтобы на него снизу вверх смотрели, хотя сам роста невысокого. Если есть возможность, я всегда стараюсь свой совет обратить в просьбу о помощи. Такой своеобразный у Владимира Владимировича комплекс.

– Это не комплекс, а обыкновенный непрофессионализм.

– Не знаю. Он считается классным специалистом. С другим мнением я не встречалась. Однако не буду спорить. Но у меня тоже есть вопрос относительно твоей версии. Для метания сякенов нужна физическая сила?

– Нет, специальная подготовка. Сила и резкость броска отрабатываются длительной и весьма утомительной тренировкой. До состояния, когда рука больше не поднимается. Без этого невозможно бросить сякен так, чтобы он нанес тяжелое ранение. Хотя у Соколянской и не нашлось серьезных повреждений от них. Поэтому я не буду утверждать, что эти железки бросал специально обученный мужчина. – Я выложил перед ней на стол пакет с оружием ниндзя, предоставленным мне полковником Быковским.

Капитан Саня с интересом разглядывала непривычные штучки.

– Могу повесить на дверь мишень. Поупражняйся. Вдруг когда-нибудь сгодится.

– Если только ради эксперимента.

Дверь в ее кабинете тоже была деревянная, как и в морге. Я нарисовал на листе бумаги мишень, попросил у Сани канцелярскую кнопку и прикрепил свое произведение к двери. Потом я резко отошел в сторону, опасаясь, что капитан Радимова произведет бросок на мой манер, когда моя рука только-только оторвалась от мишени.

Но для этого требовались умение и уверенность в себе. У капитана Сани не было ни одного из этих качеств. Она встала, неумело, по-женски, размахнулась над плечом, а не из-за него, как это делают мужчины, и швырнула сякен.