На острове мы с Анной спали в одной кровати. В большой желтой комнате стояло несколько кроватей, но Анна хотела, чтобы я спала рядом. Деревянный пол скрипел, а окно выходило на задний двор. В комнате была железная печка, которую мы топили каждый вечер до тех пор, пока заслонка не раскалялась докрасна, потому что Анна всегда мерзла. Она говорила, что Удден даже в разгар лета — самое холодное место на земле.

Однажды мы поцеловались. Это случилось в той желтой комнате. Анна ночью вышла в туалет, и, когда она возвращалась, я проснулась. Ее ноги были холодными как лед, я захихикала. Она зашикала на меня, сказав, что все проснутся, если я не перестану шуметь. А потом в темноте ее губы приблизились к моим, и через мгновение я почувствовала ее мягкий и влажный язык. Потом Анна зевнула и тут же заснула.

А я лежала без сна, потрясающее ощущение ее языка во рту заставило меня вспомнить комнату, которую я почти позабыла. Она находилась в подвале горного пансионата, куда моя семья обычно приезжала на рождественские каникулы. Там была шведская стенка и лежали иллюстрированные брошюры с упражнениями для мышц живота, плеч и спины. В углу стояли два тренажера с красными и черными кнопками. На одном была широкая кожаная лента, которую следовало надевать на талию, второй напоминал бочку с рифлеными рейками, прибитыми по кругу. На обоих был регулятор для уменьшения или увеличения скорости, а рисунок на стене показывал, как нужно правильно стоять или сидеть на тренажерах. «Для стопроцентного снижения веса», «для избавления от целлюлита» — гласили надписи на рисунке. Я не знала, что это значит, но если сидеть какое-то время на грохочущей бочке, то бедра начинали пульсировать, как будто под кожу закачали газ. Мне вспомнилась бутылка грейпфрутовой газировки, которую мы пили за ужином каждый вечер.

Как-то раз, сидя на бочке, я случайно раздвинула колени и впервые осознала то, что находится у меня между ног. После этого все изменилось. Игры и сласти потеряли свою прелесть, я стала стесняться своих братьев. Потом я поняла, что они отличаются от меня в физическом плане и не могут чувствовать то же, что и я, поэтому вряд ли поймут…

Это озарение придало меня храбрости, и через несколько дней лихорадочных тренировок я кое-чему научилась. Пока мой младший брат качал пресс на шведской стенке, считая вслух — двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять… Цифры взрывались в моем теле такими необычными волнами, что мне приходилось держаться изо всех сил, чтобы не упасть с тренажера. Обеими руками я цеплялась за поручни и смотрела брату прямо в глаза.

* * *

Дом с большим участком земли располагался на южной стороне острова, где природа разительным образом отличалась от северной, с высокими скалами, влажным мхом, клюквой и сосновым лесом.

На северной стороне Уддена, практически необитаемой, у Анны высоко на сосне был построен шалаш из криво сколоченных веток. Тайком она приносила туда старые вещи из дома. Среди выцветших газет валялись термос, несколько чашек и блюдце, нож, одеяла и подушки и маленькая круглая коробочка, обвязанная шнурком, — над ней Анна колдовала каждый раз, когда приходила в шалаш. Я несколько раз с любопытством наблюдала, как она развязывает шнурок, открывает коробочку, смотрит на свои часы и подводит механизм маленьких часиков, лежащих внутри, устанавливает стрелки и наконец захлопывает коробочку. «Мой золотой запас, — так она называла свое сокровище. — Это мамины… но она не знает, что они исчезли… дома полно ненужного хлама». На вопрос, зачем ей здесь мамины часы, Анна не отвечала и даже не смотрела на меня.

Во время нашей последней совместной поездки на Удден она захотела показать мне нечто особенное. Прячась, мы пошли окольным путем через баню. На Уддене всегда обреталось много народу, и можно было легко затеряться в толпе. Но Анна говорила: «Я-то всегда знаю, где нахожусь».

Мы отправились на север острова, в лесную чащу; спотыкаясь о камни и корни деревьев, шли все дальше, и лес светлел от белого мха и особенного света, льющегося с кристально чистого звездного неба над нами. Вдруг сосны озарились всеми оттенками зеленого, фиолетового и красного, разноцветные полосы пробегали по мху и гранитным скалам перед нами.

Казалось, весь остров искрился от разноцветных всполохов.

— Что это? — испуганно прошептала я. Хотя мы были совершенно одни, мне казалось, что за нами кто-то наблюдает. Как будто мы стояли на сцене перед застывшей в ожидании публикой в темноте перед нами. Лицо Анны осветилось, словно прожекторами, она посмотрела на меня и знаком приказала продолжить путь. С каждым нашим шагом странное свечение становились все насыщеннее и ярче, кроваво-красные и пурпурные лучи окружили кроны сосен, летали по одежде и волосам Анны. Я слышала отчетливые звуки прибоя, как тяжелые волны накатываются на скалы и с шипением разбиваются на миллионы осколков.

Внезапно Анна взяла меня за руку и указала на источник света. Прямо перед нами стоял корабль — огромный, сверкающий, возвышавшийся над островом и грозивший разрушить его, если вдруг упадет.

Охваченные трепетом, мы смотрели, как фантастический корабль проплывает с глухим гулом и скрипом вдоль скалистого берега. Где-то вдалеке звучали музыка и голоса, а совсем рядом с нами разговаривали мужчина и женщина. Женщина вздохнула и пожаловалась на усталость, мужчина что-то ей ответил. Фразы были такими обычными, будто эти люди знали, что мы их подслушиваем.

Анна посмотрела на меня — в ее глазах отражались яркие огни корабля.

— Как это удивительно, — вымолвила она, — можно стоять здесь… вот так близко к другому миру. — Она подняла руку и улыбнулась: — Море начинается именно здесь…

Потом мы забрались в шалаш и улеглись на заплесневелое одеяло, Анна легла на живот, достала часы и поправила стрелки на циферблате. Мы всматривались в темноту и ждали новых кораблей.

— Вот так я лежала ночи напролет, смотрела на проплывающие корабли, которые направлялись в другие моря, гавани, на другие континенты… Лоцманские суда, паромы, грузовые… Я рассматривала каждый уходящий корабль…

Анна выпрямилась в шатком шалаше, и луч фиолетово-желто-красного света от нового парома погладил ее по волосам.

* * *

С последней поездкой на Удден связаны и другие воспоминания. Стояла поздняя весна, березовые почки только распустились. Анна еще спала, когда я проснулась на рассвете. В желтую комнату струился мягкий свежий поток воздуха из распахнутого окна, за которым на сосне сидели черные дрозды. Я тихонько шла по дому, стараясь не шуметь, и запоминала каждую ступеньку, которая скрипела больше, чем остальные.

Никто не проснулся.

На круглом столе в зале лежала рассыпанная колода карт, оставшаяся после вечерней игры. Дамы и короли, черви и пики, полупустая чашка кофе с голубыми цветами. На выцветший половик падали неяркие лучи утреннего солнца. На подоконнике между горшками с геранью валялись дохлые прошлогодние мухи, а вдалеке в бухте виднелась одинокая парусная лодка.

Кругом царила тишина. В ночной рубашке я опустилась в плетеное кресло и стала рассматривать все предметы в комнате, один за другим. На полке над телефоном стояли фотографии и радио, которое сейчас было выключено, но в остальное время обычно тихо работало. Новости, бой часов в полдень, прогноз погоды на суше и на море… Дома у моих родителей радио включали редко, слушали только музыкальное шоу «Мелодикруссет» по выходным, иногда новости, но никогда ни слова про погоду на море…