– Второй раунд! – снова гонг, снова Марат.

И улыбочка Поца, нехорошая такая. Зеркалом – улыбочка Димона. И Ромка как-то от этой улыбочки растерялся, пропустил первый удар. Дубинушка, не церемонься ты с ним, хотелось заорать Дону. Клади, ну!

Не положил сразу, а потом было поздно. Димон же медведь, а медведю правила не писаны. Нос береги, нос!..

Не уберег, свернул ему нос медведь. Повезло, что только нос и только свернул, этот бы и насмерть, если б свидетелей не было. Благородный ты мой синьор Ромка, кто ж дерется с быдлом честно?!

Хотя если говорить о честности… Показалось, или в самом деле в Димона ровно перед ударом прилетело шишкой? А под кленом мелькнул знакомый кряжистый силуэт. И получается, если б не шишка, Димон бы ударил сильнее и сломал Ромке нос.

Так был ли Твердохлебов?

Дон огляделся, но физрука не увидел. Впрочем, это ровным счетом ничего не значило.

Когда Ришелье с Сашкой утащили Ромку с поляны прикладывать холодное и отпаивать минералкой, к Дону подошел французский павлин. Бледный, собранный. Тихо сказал, глядя на радостно машущего рукой Лизке Арийца:

– Если что, оттащи меня. Проблемы самоконтроля.

– Ок. Удачи, Леон.

Павлин кивнул, вышел на середину поляны, остановился напротив Арийца – тот скалил свои сорок восемь белоснежных зубов и всем видом обещал Лизке притащить добычу к ее порогу. На павлина он и не смотрел, и так был уверен – против арийского лома нет приема.

Глядя на них рядом, Дон почти с ним соглашался. Павлин против Арийца – это выглядело как моська против слона. Арийца бы в НБА взяли, если б он не путал мяч с арбузом, а в павлине было всего-то метр семьдесят. Не вырос еще, акселерация мимо прошла.

Когда Ариец наконец изволил глянуть на соперника, девчонки испуганно ахнули. Потому что белоснежная улыбка превратилась в оскал, небесно-голубые глаза замерзли, а тельник вдруг стал дико похож на черную форму СС. Зато того, что было дальше, никто не ожидал. Даже Дон, хоть до последнего и надеялся, что не ошибся и не подставил новенького под фугас.

Первый таранный выпад Арийца прошел мимо. Павлин просто уклонился – как змея, незаметно глазу. А на втором, таком же прямолинейном и броненосном, шагнул вперед, хитро извернулся, как намасленный, и вдруг оказался верхом на лежащем Арийце: начищенный ботинок почти наступает белобрысому на яйца, тонкие музыкальные пальцы держат руку – за большой палец, на излом, так, что только Ариец шевельнется, и сустав треснет, а связки порвутся.

И – замер так, не обращая внимания на слезы в глазах белобрысого и хриплые просьбы отпустить.

– Раунд! – с опозданием в секунду заорал Марат. Чуть позже, чем к бойцам бросились предводители.

Дон успел чуть раньше Поца, зыркнул на него бешено, предупреждая: вякнешь – убью на месте. И закрыл собой Леона.

– Отпусти его, – велел тихо и очень спокойно, заглянув в прозрачные глаза.

Там была Валгалла. Снежная, безумная, вечный пир и вечный бой.

На приказ Леон не отреагировал, только там, в Валгалле, ярче засверкали кубки и клинки и громче заиграл вагнеровский оркестр, а Дон порадовался, что не стал его трогать, – черт знает, как берсерк отреагирует.

– Леон. Отпусти. Он безопасен, – повторил Дон.

– А? – Валькирии сложили крылья, Вагнер затих, а Леон его наконец увидел и разжал пальцы.

Ариец выдохнул и со стоном уронил полувывихнутую руку на землю – на что Леон снова напрягся, а Поц рванулся к ним. По счастью, Димон с Витьком его крепко держали.

– Все уже, ты победил, драка окончена. – Дон положил Леону руку на плечо, осторожно погладил. – Слезай с него, Харальд Мохнатый[20]. Киллер.

Леон улыбнулся, теперь уже осмысленно. Скатился с побежденного врага, принял протянутую Маратом рубашку. А Дон поднял его руку, как на ринге, и крикнул:

– Киллер!

Офигелый класс нестройно поддержал. Поц скривился и сказал, как плюнул:

– Неплохая разминка. Пора поиграть всерьез, моя сладкая девочка. – И подмигнул Дону.

– Я помню, что ты любишь, – солнечно улыбнулся Дон. – Поверь, не разочаруешься.

Гонг.

Шум крови в ушах: сердце гонит адреналин. Обзор сужается до одного только Поца. Все прочее пока не имеет значения.

Медвежья, подлая Поцова ухмылка. Шаг вперед.

Две секунды боя – больше нельзя, медведь заломает.

Этих двух секунд Дон не осознавал, тело все сделало само. Как Сенсей учил: видеть цель, не думать о препятствиях, слушаться инстинктов. Победить.

Дон и не думал. Ни о чем. Даже видел и осознавал как-то обрывками.

Вот – Поц, у него вывихнуто плечо, ссадина во всю щеку, хриплое согласие, твой класс, пидор гребаный.

Вот – он сам, с победной улыбкой оглядывает класс: приветствуйте вашего «короля-солнце»!

Адреналин из ушей, руки не попадают в рукава рубашки.

И снова Поц, баюкает руку, которую уже вправил ему Ришелье… когда только успел?

Гул крови стихает, тело перестает быть невесомым, а реальность – дискретной.

Поц матерится сквозь зубы. Не успокоился. Злится и мечтает о реванше.

Зря не сломал быдлу руку его же, быдла, безопасности ради.

Не будет спокойного года. Ничего еще не закончилось. Но это – потом, завтра. А сейчас…

– Что встали? – Дон обнимает за плечи Ришелье, мудрый кардинал не будет спрашивать, почему у его короля руки дрожат. – В классе пополнение, жара, мороженое растает! Кто со мной?

Все с «королем-солнцем», победителем чудовища, кроме самого Поца, братцев-сантехников и Арийца. Даже Витек, умница, подгреб к Ришелье, глядит в глаза и что-то такое умное спрашивает про приемы. Голливуд, елки. И павлин, то есть теперь – Киллер, отстал, идет к Димону…

Хруст, вопль, тихий ледяной голос Киллера. Что-то о нечестной игре.

Да что с вами делать, благородные сеньоры, мать же вашу! На секунду расслабиться нельзя!

Оторвавшись от надежного плеча Армана дю Плесси, Дон в три шага оказался рядом с Киллером, отпихнул от него Поца – в больное плечо, ясен пень, вежливо он не понимает, и уже приготовился ломать-таки ему руку…

Но Поц, против ожидания, на него не бросился, а уставился куда-то в сторону с неописуемо-растерянным выражением морды. Эта растерянность была такой неуместной и искренней, что Дон тоже обернулся – и встретился взглядом с товарищем Твердохлебовым.

Вот же леший! Не примерещился!

Физрук глядел безо всякого выражения, как медведь, и привычно ковырялся в зубах щепочкой. Увидев, что внимание подопечных на нем, тихо бросил: