– Схлопывать. Чтобы уничтожить всё, что в ней.

Катя округлила глаза, почувствовав, как по спине побежал ледяными иглами страх.

– Уничтожить? Всех, кто там живет?

Фотина вздохнула, посмотрела на нее с опаской:

– Миры наши вроде слоеного пирога: плотно-плотно смыкаются, да не вливаются в один. Если не вернуть такую опасную вещь, как государевы дневники, из мира людей, то вече, вернее всего, решит отсечь его, будто кусочек подгнившего яблока.

Но это все одно плохо, потому что через дневники эти тот мир, даже отсеченный, связан с государем. А потому его, вернее всего, силы лишат да прогонят, чтобы сила дневников навеки пропала и до нашего мира не добралась.

– А что с миром людей тогда станется? – Катя с замиранием сердца ждала ответ.

– Ничего не случится, но вече может сделать временной карман, петлю, внутри которой прошлое станет будущим и наоборот.

– Что-то вроде кольца? Без начала и конца?

Фотина кивнула:

– Именно так. Все, кто окажется внутри, будут забыты, а значит, и выбраться оттуда не смогут. Ведь главная нить, что связывает миры, – общая память. Отсеченный мир постепенно истончится и рассыплется в прах.

Катя слушала и вспоминала все, что ей было так дорого, все, чем она недавно жила: набережная Енисея, золотистые плафоны фонарей над каменной мостовой, широкие, промороженные студеным ветром улицы и хмурые, нахохленные дома, приземистые, добротные, будто вросшие в сибирскую землю. Ничего этого не будет? И ее одноклассников? И даже Тани Рогаткиной, с которой они подрались в первом классе и с тех пор сидели вместе за одной партой и делили все школьные горести и радости? Она забудет о них в один миг, а они перестанут существовать.

На указательном пальце у Фотины зазвенело колечко, камень осветился красным. Девочка сразу подскочила:

– Ой, зовут! – испуганно прикрыла рот ладошкой. – А я тебя еще не заплела и к выходу не приготовила.

Катя засмеялась:

– Да ладно, я сама причешусь.

– Точно? – Фотина посмотрела на нее с опаской, но колечко на пальце зазвенело с новой силой, и, подхватив юбки, словно огненный вихрь она бросилась к двери. – Я к тебе потом забегу, как освобожусь.

И умчалась. Только слышались ее удаляющиеся по пустынным коридорам шаги. Будто бусы рассыпались.

Катя вновь осталась одна и задумалась. Получалось, что шкатулка – или какая-то ее магическая часть – каким-то образом осталась в Красноярске. Через нее, значит, вор прошел в коридор, нашел дверь с грифоном, дотронулся до его носа и проник в шкаф, который находился в кабинете мамы. Знал? Или просто так совпало?

Почти наверняка знал и даже специально все подстроил.

Украв то, за чем он сюда пришел, вернулся тем же способом в Красноярск, в мир людей. Дальше – или бродит в том времени, или шагнул куда-то еще, наверняка есть какие-то способы.

Только если вор свободно перемещается между мирами, этими слоями пирога, то где гарантия, что, «схлопывая» один мир, старшие родов не ошибутся? Что, если отцовские дневники уже в каком-то другом мире, в иной параллели, сколько бы их ни было?

Шкаф, глобус в кабинете отца, колдун, дневник, погоня… Больше всего ей не давал покоя факт погони, которая ничем не завершилась, – куда делся этот вор? И как он мог пробраться в кабинет отца, причем, судя по всему, не тот, что для официальных встреч и переговоров, а личный, о котором во дворце-то не все знают? Она вот, например, не знает! И еще: столь серьезная книга, ключ ко всем мирам и какой-то звенигор, о котором говорили родители, – неужели отец хранил их просто так, без охраны и защиты?

От количества информации кружилась голова. Что там, в этих дневниках, такого?

Предположения роились в ней подобно диким пчелам и жалили в самое сердце.

Руку обожгло – это накалилось кольцо-напоминание об уроке, который Катя едва не пропустила. А она так и не повторила отрывок из Геродота, и, видимо, надо приготовиться к хорошей головомойке и осуждающему взгляду, к отповеди об отсутствии усердия, к предупреждению о недовольстве родителей… и наказанию, которое часто упоминалось, но пока Митр не слишком с ним усердствовал. Катя вздохнула – кажется, сегодня она получит хорошую взбучку.

Она торопливо переоделась в синее ученическое платье, подобрала волосы и кое-как заплела их в косички – те получились куцые, неаккуратные, с торчащими ёжиком кончиками. Фотина бы собрала как надо. Более-менее приличный вид прическе придала алая ленточка, перехватившая лоб.

Посмотревшись в зеркало, Катя придирчиво одернула платье, оправила все складки. На голове получилось не пойми что, так хоть платье пусть сидит как надо. Еще раз горько вздохнув, с лицом вдовствующей королевы она направилась в библиотеку – принимать положенное наказание.

* * *

В этот раз она прошла до конца галереи, поглядывая на развешанные по стенам карты – они только выглядели как старинные, пожелтевшие от времени и с архаичными знаками. На самом деле – она узнавала об этом у Митра – на них изображали сегодняшний день. В буквальном смысле. На них можно видеть разливы рек, землетрясения, очаги пожаров. На одной на город опускалась ночь, на другой жителей обжигало полуденное солнце.

Вот и сейчас, даже торопясь на урок, Катя не могла отвести взгляд от стены, наблюдая, как словно невидимая рука поднималась над землями, сбрасывая широкие рукава ночной мантии, как гасли в городе огни и разгоралось утро. Увлеченная этим, она не сразу услышала приближающиеся шаги.

Катя оглянулась.

С ней поравнялся, приветливо кивнув, высокий и статный седовласый мужчина в плотном черном пальто, немного похожем на офицерскую шинель начала XX века. В руках он нес совершенно не шедший его щеголеватому виду старый-престарый кожаный портфель, почерневшая застежка которого не доставала до крепления. Чтобы не распахнуться и не рассыпать содержимое, его черное пузатое брюхо оказалось перетянуто толстой бечевкой. Для верности незнакомец придерживал портфель свободной рукой.

При этом сверток, который он зажал под мышкой, то и дело выскальзывал. Мужчине приходилось останавливаться, пристраивать портфель у ног, перехватывать сверток.

– Я могу вам помочь? – Катя не ожидала, что в этих гулких и пустынных залах ее голос может так звенеть, рассыпаясь на миллионы осколков, словно разбившийся хрустальный шар.

Незнакомец остановился, посмотрел на нее внимательно. И протянул сверток:

– Извольте, царевна, буду очень признателен.

Он знал, кто она.

Взяв в руки сверток – он оказался плотным и довольно тяжелым, – Катя направилась следом за незнакомцем.

– Вот, иду на доклад к твоему батюшке, – тот кивнул в сторону выхода из галереи, туда, где начиналась основная часть дворца.

Кате туда не разрешалось ходить,