Хозяин особняка сделал шаг к Мелитрисе, вид он имел до чрезвычайности нахмуренный.

— Вы угрожаете?

«Еще один шаг — и мне останется только одно — упасть в обморок», — пролепетал внутренний голос, а ее реальный произнес глубоко и внятно:

— Предупреждаю… — Она склонилась низко.

— А ведь можно прямо сейчас сдать вас русским… в Тайную канцелярию.

— Вот уж глупо, — она рассмеялась. — Во-первых, я от всего отопрусь, а во-вторых, во время ареста уже не перепутаю туфли. Отвезите-ка меня лучше в гостиницу. В «Синем осле» я буду ждать встречи с настоящим Сакромозо. Поддельные мне не нужны!

— Ах, Василий Федорович, наконец-то все позади! Правильно ли я вела себя? Я так боялась!

— Все правильно, голубушка Мелитриса Николаевна. — Спасибо вам.

У Мелитрисы на щеках некрасиво алели два пятна, и она прикладывала к лицу пальцы, пытаясь остудить выходящее наружу тепло. Руки предательски дрожали. Ей столько еще хотелось спросить у Лядащева, но тот прервал все попытки:

— Спать, спать… Все разговоры завтра.

И исчез на сутки. Когда же он наконец появился, как всегда самоуверенный, насмешливый и раздражающе загадочный, Мелитриса не могла скрыть обиды. Как посмел он бросить ее одну в столь ответственный момент? Почему здесь с ней обращаются как с марионеточной куклой?

— Ну почему же — куклой? Просто служба моя такова, — неспешно принялся за объяснения Лядащев, — что требует неусыпного внимания и неотложного присутствия. А сейчас мы будем ужинать. Это вам, — жестом фокусника он достал из-под стола плетеную корзину с длинной ручкой, украшенной бантом. Корзинка была полна черешни, каждая с черенком, чудо как хороша!

— А можно задавать вопросы?

— И даже получать ответы, — он весело рассмеялся.

Однако Василий Федорович явно поторопился с обещаниями. Девица была наблюдательна, умна и любопытна, посему часто приходилось ответствовать: не знаю… там посмотрим… а уж это, милочка, нас никак не должно касаться! Но Мелитриса не обижалась.

— Если вы не знаете, как выглядит этот ваш Сакромозо, то почему крикнули мне в ухо — это не он? Хозяин дома очень подходил под ваше описание.

— Это он десять лет назад подходил. А сейчас тому рыцарю под сорок.

— Что значит — тому? Вы думаете, что в Кенигсберге какой-то другой человек скрывается под этой фамилией?

— Не исключено. Но честно говоря — не знаю. Однако я знаю точно, кто принимал вас в белом особняке — некто Цейхель.

— А кто он — этот некто?

— Переводчик, он служит в замке в русской канцелярии. Для нас большой успех — выйти на Цейхеля.

— Его надо немедленно арестовать! — запальчиво крикнула Мелитриса. — Вы это сделали?

— Вот это, сударыня, не должно вас интересовать. Лядащев не мог сказать Мелитрисе, что весь день ухлопал на поиск пропавшего вдруг Цейхеля. Переводчик не явился на службу, дома его тоже не было. После обеда на улице Траггейм появился маленький лоток на треноге. Простодушного вида купец торговал булавками, шнурками, необычайно вонючей ваксой и пудрой для париков. Вид у купца был отвлеченный, он смотрел поверх голов редких покупателей. Если бы кто-то проследил траекторию его задумчивого взгляда, то понял бы, что он направлен как раз на окна второго этажа, где находилась квартира Цейхеля. Пока это наблюдение не принесло результатов.

— Теперь вы будете следить за белым особняком? Лядащев хмыкнул.

— Особняк пуст. Он принадлежит барону Крафту. Крафт-сын сейчас в армии Фридриха, Крафт-отец уехал из города, как только в него вступили наши войска. Сейчас в особняке живут только сторож с женой да старый конюх.

— Их допрашивали? — деловито осведомилась Мелитриса.

— А вы входите во вкус, — развеселился Лядащев. — Зачем же их допрашивать? Они наверняка скажут, что ничего не видели и не слышали. Зато любой разговор может их спугнуть. Вообще, наблюдая за ними и не обнаруживая себя, можно получить куда больше информации.

— Странная у вас работа, — заметила Мелитриса, принимаясь за десерт. — Вы знаете, кто враг, но не арестовываете их, — она выплюнула косточку от черешни в кулак. — Наверное, ваши противники тоже вас знают, но не чинят вам никакой беды… просто наблюдают. Эдак-то просто наблюдая, вы столько гадостей можете наделать. И не столько им, сколько самим себе.

Лядащев посерьезнел, словно тень от листьев невидимой ветки пробежала по лицу его, глаза потемнели и застыли напряженно.

— Война вообще гадость, но без нее нельзя. А выигрывает тот, кто больше узнает и первым ринется в бой. И тогда уж накрывают всех одним махом.

— А мне что делать?

— Ждать!

— Чего? Чтобы и меня одним махом?..

— Ни в коем случае. Я сумею защитить вас, чтобы…

— …целой и невредимой вернуть в руки моему избраннику, — закончила Мелитриса с бесстрастной и четкой артикуляцией. — А теперь вы меня послушайте. Вы знаете, я согласилась поехать в Кенигсберг только потому, что сюда направился мой настоящий опекун. Вы знаете, в чем он меня подозревает. Мысль эта не-пе-реносима! Я должна найти его. И вы должны помочь мне в этом.

Лядащев отвел глаза и неопределенно пожал плечами. Мелитриса готова была поклясться, что он смутился, это Лядащев-то!

— Всему свое время, — сказал он наконец. — Но для начала я должен поведать вам одну историю. Она касается двух людей — князя Оленева и рыцаря Сакромозо.

— Как? Разве они знакомы? — Мелитриса так и подалась вперед.

— Нет. Но судьба свела этих людей очень близко.

Поначалу Лядащев не собрался посвящать девушку в события десятилетней давности, более того, ему не хотелось окрашивать ее нейтральное отношение к Сакромозо в черный цвет из боязни, что она наделает глупостей. Но сейчас он не видел другого способа заставить ее отказаться от поисков Оленева (не мог же он сообщить, что его письмо о поездке в Пруссию — подделка) и сосредоточиться на работе, которую от нее ждали.

Итак, Сакромозо… Мелитриса слушала, не перебивая рассказчика ни словом, ни жестом, а потом, сославшись на головную боль, быстро ушла в свою комнату.

Услышанное потрясло девушку. То, что ее судьба тоже соприкасается с Сакромозо, казалось ей чудом и знаком небес. Весь последующий день она провела в кресле у окна. Фаина была уверена, что ночью Мелитриса вообще не ложилась, разобранная постель была не смята, а ночная сорочка, которую она собственноручно повесила на спинку стула, встретила утро на том же самом месте.

Как уже упоминалось, окно из комнаты Мелитрисы выходило в сад. Если смотреть прямо перед собой, то видны бузина с зелеными плодами и яблони без плодов, немного наискосок многоствольная рябина с пушистой кроной, если нагнуть голову, то виден кусок стены дома на противоположной стороне улицы и дверь с фасонным крыльцом. Вот и весь пейзаж. Просто удивительно, сколь подробно, многогранно и ярко запечатлелась в голове ее эта немецкая картинка.