Бедный Степаныч! Он наверняка продрог до мозга костей, прогуливаясь по Ленинградке возле Большого Питьевого озера, пока мы с Викторией усиленно пытались решить вопрос о продлении человеческого рода. Разумеется, после тяжелого изнурительного дня нашей свадьбы я чуть живой добрался до постели. Могу только предположить, что обо мне подумала Вика. Всю эту ночь я спал как убитый. Увы, но по стечению неблагоприятных обстоятельств наша брачная ночь не была такой бурной и запоминающейся, каковой она является для большинства молодоженов. Впрочем, насчет запоминающейся брачной ночи, вероятно, явный перебор. Вика наверняка оставила в памяти хоть и самые грустные, но незабываемые воспоминания. Поднявшись ранним утром, я решил сгладить вину. До выезда в аэропорт у нас было еще около трех часов. Для молодой супружеской пары это уйма времени!

– У нас впереди длинная изнурительная дорога, моя милая… – нежным голосом произнес я. – Неужели ты не позволишь мне в такое замечательное утро испытать всю прелесть истинного наслаждения?

– Отстань, Ромка! – непривычно холодно произнесла Виктория. – Я всю ночь пыталась тебя растолкать – и все понапрасну. Теперь, пожалуйста, оставь меня в покое. Позволь мне еще немного поспать.

Мои последующие попытки склонить ее к любовным играм поначалу так ни к чему и не привели. Она не на шутку разозлилась и, отвернувшись от меня, долго и нудно о чем-то бурчала. Мы даже не заметили, что сделали первый шаг навстречу к расколу нашего брачного союза. Но разве тогда я мог думать обо всей серьезности сложившейся ситуации? Вместо того чтобы сразу поставить ее на место и дать понять, кто в доме хозяин, я все перевел в шутку. Более того, допустил непростительную глупость. Я попросил у нее прощения! Мне было искренне стыдно за несостоявшуюся брачную ночь. Я непреднамеренно позволил ей понять, что мною можно манипулировать. К сожалению, такая сообразительная женщина, как Виктория, сразу выявила мою слабость и тут же постаралась ею воспользоваться.

– Ты несносный мальчик, Ромка! Ты меня обидел. Я мучилась и страдала всю ночь, – говорила она с нескрываемым укором. – Я не могла понять, что произошло? Мне кажется, нам не нужно было заниматься любовными утехами задолго до свадьбы. Теперь я перестала тебя интересовать как женщина! Ты уже снял самые вкусные сливки…

Я всячески пытался успокоить Вику, но мне так и не удалось ее переубедить.

– Ромчик, я сама во всем виновата! Мне не на кого обижаться. Ты всего лишь мужчина, который вдоволь мною насытился. Теперь я тебе не нужна.

– Нет, это неправда! – воспротивился я, обнимая ее за талию и насильно целуя в губы. – Вчера вечером я слишком сильно устал. Немного расслабился…

– Нет, Ромчик, это все пустые слова.

Вика высвободилась из моих объятий.

– Я не такая наивная и бестолковая, чтобы не могла понять… Ты меня больше не любишь.

– Несусветная глупость! Я полюбил тебя с той самой минуты, когда впервые увидел в фойе ресторана. Теперь я люблю тебя еще сильнее. Ты моя радость, мое счастье, моя жизнь!

– Не пытайся меня обмануть, Ромчик! – взмолилась она. – Прошу тебя… Прекрати меня обнимать. Мне не нужны твои лживые ласки.

– Но ведь я безумно люблю тебя, моя прелесть! – чувствуя, что начинаю заводиться, возразил я. – Мне никто, кроме тебя, не нужен.

– Но и я тебе тоже не нужна.

Я мельком взглянул на часы. До прихода моего управляющего оставалось почти сорок минут. Я знал, что по истечении этого времени он аккуратно постучит в дверь спальни, а когда получит разрешение войти, встанет возле порога и, переминаясь с ноги на ногу, объявит своим хрипучим прокуренным голосом:

– Все готово, Роман Александрович! Ваш автомобиль стоит возле парадного подъезда. Степаныч уложил вещи в багажник и ожидает дальнейших указаний.

Потом он поднимет глаза и, посмотрев на Викторию, невозмутимо произнесет все тем же хриплым прокуренным голосом:

– Доброе утро, госпожа Белозерова!

«Впрочем, такое высказывание выглядело бы чересчур вульгарным, – подумал я. – Скорее всего, он обратится к ней по имени и отчеству».

Я бросил беглый взгляд на часы и вновь подумал о том, что еще уйма времени для того, чтобы можно было успокоить Викторию и постараться доказать ей свою любовь. Ну что же, если слова не смогли повлиять на нее должным образом, то мне больше ничего не оставалось, как перейти к решительным действиям.

– Не надо, Ромчик! Не надо… – успела произнести Вика до того момента, как мои губы впились в ее пухленькие губки.

– Не надо, Ромчик… – снова услышал я.

В этот раз ее голос уже был менее резким и не таким властным, как прежде. Буквально через секунду, когда мы, как две змеи, занимающиеся любовной игрой, сплелись в единый клубок, я уже начал слышать приятные моему сердцу слова:

– Я люблю тебя! – шептала она, нещадно раздирая мою спину острыми ноготками. – Ну, какой же ты все-таки шалунишка…

Я бы не сказал, что семидесятилетний отец Виктории действительно находился на грани между жизнью и смертью. С первых минут нашего знакомства у меня сложилось о нем особое мнение, которое явно противоречило ранним заверениям моей супруги. Я редко ошибаюсь в людях, твердо уверен, что и в этот раз мои наблюдения попали в самую точку. Скорее всего, он не столько страдал от неизлечимой болезни, насколько прикидывался таковым, преднамеренно изображая из себя тяжелобольного немощного старика. Я не знаю, зачем ему это было нужно, во всяком случае, ему не удалось обвести меня вокруг пальца. Я сразу раскусил притворщика. Если он и впрямь по-настоящему страдал, то лишь от воспаления хитрости. Так или иначе, но он все ж таки сумел вызвать у собственной дочери чувство жалости и принудить Викторию относиться к нему с должным состраданием. Однако при всем моем недоверии к его неадекватному поведению, вынужден констатировать тот факт, что за непродолжительное время нашего присутствия на его частной ферме постоянно видел этого маразматика в кресле-каталке. Казалось, старик прирос к этому креслу и уже попросту не хотел с ним расставаться, но я чувствовал, что всегда и во всем у него был какой-то скрытый подвох. Заметив на моем лице откровенную иронию по поводу его пошатнувшегося здоровья, Виктория попыталась убедить меня в том, что он действительно плохо себя чувствует и в придачу к постоянной физической боли, которую вынужден мужественно преодолевать, все чаще страдает от потери памяти, вызванной симптомами старческого склероза. На что я только улыбнулся ей в ответ, оставаясь при своем мнении.

– Он иногда пытается ходить самостоятельно, – сказала мне Вика. – Ему с трудом удается сделать несколько шагов, потом обязательно нужна чья-то посторонняя помощь. Передвигаясь в собственном доме, он не признает костыли и в большинстве случаев пользуется стульями. С ними легче сохранять равновесие.

Если насчет равновесия не было смысла спорить, то вот насчет посторонней помощи Виктории следовало бы хорошенько подумать. Мне было вполне достаточно мельком взглянуть на его служанку, как я сразу заподозрил старого прохвоста в некоторой дерзкой непристойности, свойственной лишь молодому поколению и целиком оправданной по отношению к безусому юнцу, всеми доступными средствами пытающемуся вскружить голову юной особе. Во всяком случае, отец Виктории не был настолько глуп, если выбрал себе в прислуги симпатичную девушку, которая была ненамного младше его собственной дочери. Как и у моей жены, пусть наивной, но все-таки прекрасной и очаровательной красавицы, у нее были такие же длинные стройные ножки и такая же точеная фигурка. Неудивительно, что большую часть времени лукавый старикашка проводил в ее компании. Не зря он предпочитал прогулки на инвалидном кресле, сделанном по спецзаказу и в самом основании оборудованном маленькими колесиками. При желании он мог перемещаться по ровной поверхности с помощью аккумуляторной батареи или пары рычагов, приводивших эти колесики в движение. Однако этот хитрец предпочитал, чтобы рядом с ним постоянно находилась его служанка. Как я уже успел заметить, Светлана была не только провинциальной красавицей, но и весьма сообразительной расторопной девушкой. Она была словоохотлива и общительна. На частной ферме моего тестя она выполняла сразу несколько обязанностей и, по словам Виктории, прекрасно со всем управлялась. Светлана помогала старику одеться, когда он, проснувшись рано утром, начинал трезвонить в колокольчик, и помогала ему раздеться, когда он вновь укладывался в постель. Отец Виктории, с молодости занимающийся разведением крупного рогатого скота, был не приучен к светской жизни. Ему больше нравилось, когда Светлана приносила ему завтрак, обед или ужин на серебряном подносе куда-нибудь в тень раскидистых деревьев. Она также исполняла роль парикмахера. Каждое утро аккуратно выбривала ему лицо и раз в неделю подправляла седые редкие волосы. От чересчур болтливой кухарки я случайно узнал, что мой тесть выплачивал Светлане солидное вознаграждение. Остальная прислуга могла лишь догадываться о точном количестве купюр. Старый прохвост выдавал ей деньги в конверте. Светланка, хоть и была молоденькой и слегка ветреной девушкой, но умела хранить коммерческую тайну финансовых взаимоотношений, тем более что это было в ее интересах. Именно в такой момент я застал их среди аллеи цветущего парка, когда решил самостоятельно осмотреть некоторые местные достопримечательности. Услышав чьи-то голоса, я вышел на большую лужайку, совершенно случайно оказавшись чуть позади этой великолепной парочки, соединяющей воедино юную прелесть и старческую мудрость. Я шел почти бесшумно, ступая по густой траве, как по мягкому ковру, и, разумеется, стал невольным свидетелем их делового разговора.