Одно ей не нравилось — сама постановка вопроса, при которой она — прима-балерина все-таки, а не ка­кая-нибудь дива из кордебалета — просто вынуждена, вместо того чтобы думать о себе, о своем будущем, о новых ролях и партнерах по сцене, постоянно изобра­жать этакую девицу при ком-то.

Максим, который охотно оказывал ей свое покрови­тельство, многого, в общем-то, в ответ не требовал, ну обычные дела, которые регулярно необходимы и муж­чине, и женщине, если они нормальные и здоровые люди. Так казалось поначалу. Но потом даже такая, вовсе не тяжелая зависимость почему-то начала Светлану тяготить. В чем проблема, она не сразу поняла. А когда сообрази­ла, даже немного испугалась. За себя, естественно.

Вот нередко в последнее время пишут в разных га­зетах по всяких маньяков. Убийцы там, насильники, издевательства над малолетками и так далее. Говорят, они обычно с виду выглядят как все нормальные, а по­том вдруг наступает момент, и в них просыпается зверь. И тогда любой, кто подвернется под руку, вполне мо­жет стать его жертвой. А хищник, хоть разок, как гово­рят знающие люди, попробовавший человеческой кро­ви, больше остановиться не может. И эта кровь ему нуж­на, чтобы поддерживать в себе собственную жизнь. Опять же вот еще рассказывают и про вампиров... Сказ­ки, конечно, но ведь и в каждой сказке обязательно есть доля жестокой и страшной правды.

Так вот о Максиме. Иной раз, особенно после очень сильных выплесков эмоций, которые захлестывали их обоих в минуты страсти, Светлана, остывая после оче­редного, опалявшего ее душу и тело оргазма, исподволь наблюдала за партнером. Было интересно, что он-то чувствует, когда доводит ее в прямом смысле до безу- мня? Она понимала, что этот ее интерес в чем-то, воз­можно, болезненный, неестественный, навязчивый, и относилась к подобным моментам, как актриса, изуча­ющая всякие необычные, непонятные проявления орга­низма. Л потому и не придавала серьезного значения своим наблюдениям. Но однажды, именно в такую ми­нуту, она увидела вдруг, что глаза Максима стали раз­гораться странным, необъяснимым светом, й она вспомнила...

Это было давно, в раннем детстве, когда она с от­цом гуляла в зоопарке. Ну гуляла в том смысле, что сидела на широких отцовских плечах, держась обеими руками за его шею, и с высоты своего положения, по­верх голов других посетителей зверинца, наблюдала, как завтрака.1! большой полосатый тигр. Ему дали здо­ровенный кусок мяса, и он широко облизывал его сво­им языком, обнажая при этом острые клыки. Лизал — и ничего в том особенного. Но потом он вдруг шише над своим куском мяса, придвинул голову ближе к пру­тьям клетки и страшно посмотрел на зрителей. Нет, может, не очень уж и страшно, по... так пристально, что многие отшатнулись подальше, И кто-то громко ска­зал: «Это он для тебя — красивая зверюга в клетке, а ты дли него добыча, которую ему пока не достать...

Но он тебя запомнил!»

Вот это слово «запомнил» и запало в память Свет­ки, маленькой еще девочки. И еще — жестокий, прон­зительный взгляд зверя, брошенный им на недостижи­мую пока добычу...

Почему припомнилось? А ей тогда, в постели, на миг показалось, что она вновь оказалась рядом с тем тиг­ром. Только на этот раз их не разделяли прутья креп­кой клетки. Всего только одно мгновение, но она по­чувствовала, как у нее вдруг заледенела кожа между лопатками. И она тут же стала делать какие-то движения, притянула Максима к себе, задергалась под ним сжимая его ногами и всячески демонстрируя безумную, нахлынувшую на нее жаркую страсть. И проняла его в себя, и сделала все, чтобы он почувствовал себя поло­вым гигантом, а своими пронзительными воплями, сто­нами и страстным визгом, суматошными, по целенап­равленными движениями сильных рук и бедер, да и все­го своего отлично тренированного тела заставила его выложиться полностью, что называется, до потери пуль­са. Ну и сама, конечно, почувствовала себя после тако­го комплекса упражнений на грани фола едва живой от безмерной физической усталости, а главное, полностью опустошенной душевно. Это позже она поняла, что тог­да ею руководил и двигал подспудный животный страх... да, да, именно страх за собственную жизнь. И в те крайние минуты она занималась исключительно тем, что насыщала хищника, отвлекала его сознание от воз­никшего, вероятно, у зверя острого желания растерзать неожиданно подвернувшуюся жертву...

Больше она так с Максимом не рисковала, и все их дальнейшие постельные занятия носили, скорее, стан­дартный, даже в чем-то супружеский характер. Как го­ворится, тебе надо? Законное желание: отстрелялся — и пошел своими делами заниматься.

А в один прекрасный день Светлана вдруг четко осознала, что покровительство, которое оказывает ей Максим, не идет дальше обычных денежных подачек, камешков там, красивых тряпок: от-кутюр, ну и еще постоянных «выходов в свет».

Однако и на «светских мероприятиях» ода ощуща­ла себя не героиней прекрасного романа, ка коей фоку­сируется внимание присутствующих, а всего лишь сим­патичным придатком к денежному кошельку, обязан­ным своим присутствием рядом с «хозяином» повышать градусы его самомнения.

А когда возникла прекрасная возможность получить приглашение из Большого театра, для чего всего-то и требовалась небольшая поддержка со стороны мецена­та, Максим, только прослышав о такой перспективе, возмутился до крайности. Ну крики — это уже случа­лось, это она слышала, правда, чаще не по своему адре­су, не хватало еще! Но тут он просто с цепи сорвался. Оказывается, он вовсе и не собирался отпускать ее. И ни о какой Москве речи тоже быть не может. Она нуж­на ему здесь, в Питере, нужна, как всякая антикварная вещь, за которую достаточно щедро уплачено. Отсю­да — выводы: хочешь па волю — верни затраченные на тебя средства.

Вот где проявилась наконец истинная его натура! Но точку в их отношениях поставил даже и не сам факт этого разговора. Она нечаянно узнала от Максимова охранника, точнее, тот случайно проговорился, что ее друга, бойфренда и любовника — хозяина, одним сло­вом, охранники между собой называют Вампиром. И не только они, большинство тех, кто имел с ним дело­вые, финансовые и прочие отношения.

Почему — Вампир, охранник так и не ответил. Он испугался своей проговорки и умолял Светку забыть сказанное, по дурости сорвавшееся с языка. Она пообе­щала, но с единственным условием: пусть все-таки на­зовет причину. Ответил, а куда было деваться? Назван Максим Геннадьевич так за свою кровожадность. За мерзкое отношение к другим. Не только к врагам, но даже и к своим.

Светлана не была бы собой, если бы оставила их последний разговор — так она решила — без послед­ствий. И, хорошо обдумав возможные последствия, сде­лала «козырной ход». Нашла телефон дяди Максима, благо это оказалось делом нетрудным, и попросила того о личной встрече. Виктор Михайлович, естественно, знал ее, да и кто ж в Питере не был, хотя бы заочно, знаком с красавицей прима-балериной Мариинки? Встреча состоялась, Нестеров внимательно и по-отечески выслушал девушку, пообещал помочь с проблема­ми, связанными с переходом в Большой театр, и пред­ложил какое-то время пожить у него. Без всяких задних мыслей предложил. Объяснил тем, что в данной ситуа­ции Макс, конечно, не успокоится и станет искать воз­можность сурово наказать бросившую его девушку. А какие наказания может придумать человек, раннее дет­ство которого прошло в закрытом интернате для детей с выраженными психическими отклонениями? Тут и выдумывать не надо. Паранойя не лечится, и любые проявления ее непредсказуемы.