– Зажигалка? – спросил Саша.

– Зачем зажигалка? Хороший пушка. Доску пробивает насквозь. Покажи, какой ты горячий.

Конечно, Исламбек над ним издевался, хотя пистолет, аккуратно легший в ладонь, действительно был настоящий, дамский браунинг. Но никогда хитрый восточный лис не доверил бы ему заряженное оружие. Он просто проверял его, а зачем ему это понадобилось, другой вопрос. Саша улыбнулся, поднял руку и спокойно нажал курок три раза подряд. И услышал три мерных, сухих щелчка, будто расколол орех.

– Да-а, Саша-джан, – уважительно заметил Исламбек. – Из тебя выйдет толк. Какой отчаянный голова. Однако пошутили и хватит. Кушай яблоко, дорогой.

– Спасибо, я сыт, – ответил мальчик.

В багажное отделение старой «Аннушки» его загрузили в деревянном ящике, на котором поверх красной полосы выведена яркими черными буквами надпись: «Не кантовать». Очнувшись от тряски, он быстро сообразил, что куда-то летит. Вечером к нему в подвал заглянул веселый дядька в черном берете и усыпил уколом в вену. Больше Саша ничего не помнил до этого мгновения, когда пришел в себя в замкнутом деревянном пространстве, с просвечивающими дырочками перед глазами. Он не испугался и не обрадовался. Деревянный ящик перевозил его из одной жизни в другую. Все дальше отодвигались лица родителей, и только за эти два дня он по-настоящему впервые ощутил горесть разлуки. Может быть, он никогда их больше не увидит и они не узнают, как он их любил. Портил им кровь, грубил, строил из себя невесть кого, но ни разу не нашел простых слов, чтобы сказать, что из всех людей только они ему дороги, да еще так сильно, что он пока не представляет, как жить без них. В темном ящике сердце охватила тоска.

Время от времени его бултыхало и прижимало к стенкам ящика, в животе возникали спазмы, не хватало воздуха и невыносимо хотелось помочиться. Пытка продолжалась целую вечность, пока, наконец, почувствовал, что самолет коснулся земли. Ощущение такое же, как если бы его вместе с ящиком шмякнули об асфальт, а потом проволокли по кочкам. Он предположил, что самолет разбился и ему выпал редчайший случай закончить жизнь в заранее приготовленном гробу. Однако его опасения оказались преждевременными.

Вскоре он услышал голоса, раздававшиеся словно из подземелья: слов не разобрать. Затем по ящику стукнули пару раз, видимо, чем-то тяжелым, уши заложило. Ящик подняли и понесли, но это было уже совсем не то что лететь: намного приятнее.

Потом опять поехали, на сей раз, похоже, на машине по какой-то первобытной дороге, состоящей из бугров и рытвин. Только теперь он оценил преимущества свободного полета. За час (или три?) езды набил себе столько шишек, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь.

Пришел конец и этой муке. Когда его вытащили из ящика и положили на траву, он не смог самостоятельно распрямиться, так и лежал на боку скрюченным, глядя куда-то под себя немигающими, широко открытыми глазами. Поглядеть было на что. Сколько охватывал взгляд, расстилалось колышущееся, бархатное, темно-зеленое марево, прошитое пиками черных скал и сливающееся с невыносимо синей полосой близкого, можно дотронуться, неба. Он лежал на краю сказочного, неведомого мира. Казалось, чуть шевельнись – и покатишься вниз, но не разобьешься, а взлетишь, подхваченный зелеными волнами. Ощущение чуда длилось мгновение: кто-то подхватил его за бока, слегка потряс и усадил, прислонив спиной к дереву. Теперь он разглядел каменистую площадку и замшелую стену дома с крохотным оконцем, выпирающего прямо из скалы. В сознании возникло слово «сакля». Над ним склонился парень в черной куртке и в широких черных штанах, наверное, он его и привез, кто же еще? Чуть подальше опирался на толстую, узловатую палку старик с хмурым лицом, словно вылепленным из куска темно-коричневой глины. Старик смотрел на него без всякого любопытства. Парень, улыбаясь, сказал:

– Ты похож на таракана, которого сняли с булавки.

Саша сделал глубокий вдох и ответил:

– Когда сам угодишь в ящик, будешь точно такой же.

Старик сделал шаг и потыкал его палкой в грудь.

– Эй, – возмутился Саша. – Я все-таки человек, а не насекомое.

Старик обернулся к парню, заметил с сомнением:

– Передай Автандилу, я ни за что не ручаюсь. Из поросенка можно вырастить свинью, но не волка. Вечно завариваете кашу, а кто-то должен расхлебывать.

– Я ни при чем, отец. Я всего лишь перевозчик. Сам видишь, товар в сохранности.

– Видеть-то вижу, да что толку. Да, обеднела матушка-Рассея не только рассудком. Может, заберешь обратно?

– Как можно, ата! – парень, кажется, испугался. – Автандил не поймет.

– Разве что нарезать из него лапши собакам на ужин, так они и жрать не станут.

Саша сказал:

– Я терпел в самолете, терпел в машине, но еще минута – и я взорвусь.

– В каком смысле взорвешься? – удивился старик. – Как граната, что ли?

– Он хочет ссать, – догадался парень. – Гяуры всегда хотят ссать. Водки напьются – и ссут. Или блюют. Дикари.

– Хорошо, мальчик, – голос старика потеплел. – Встань на ноги, если сможешь, отойди вот за то дерево и спокойно отлей.

ЗАКАЗ НА 50 ТЫСЯЧ

Магомай снял номер в «Редиссон-Славянской», записавшись под фамилией Меркурьев и указав целью прибытия в Москву, как водится, коммерцию. Главная проблема, которую ему предстояло решить: деньги. Причем быстрые деньги и достаточно большие. Чтобы разыскать хмыря, который чуть не вышиб ему мозги, понадобится наличняк. Он знал, где хмырь работает и его фамилию, но это не упрощало дело. Если тот не дурак, а он не был дураком, то как только узнает, что Магомай слинял из изолятора, сразу сделает ноги. Это ничего. Найти в Москве человека нетрудно, но, естественно, не бесплатно.

С деньгами беда. Счета в банках наверняка заблокированы прокуратурой, и проверять нечего, а живых денег, будучи приверженцем западного образа жизни, Магомай не держал, если только с бабами расплатиться да на сигареты. Пластиковую карточку стибрили, пока валялся в бессознанке, может, тот опер и прикарманил, который стрелял. За бугром тоже пусто. В отличие от большинства новых русских, имеющих счета в разных странах, Магомай из принципа хранил капитал на родине, где знал каждый кустик. Считал, рано или поздно Запад сам потянется к его денежкам, а не наоборот. Сейчас квасной патриотизм выходил ему боком. С утра с нетерпением ждал адвоката, который обещал по своим каналам прокачать хоть какую-нибудь работенку.

Иероним Ковда явился около полудня, когда Магомай допивал пятую чашку кофе перед телевизором и от скуки уже не знал, куда деваться. Поэтому сразу набросился на адвоката, будто с цепи сорвался. Нагородил десять вин, за каждую пригрозил спросом, но степенный Иероним даже, кажется, плохо его слушал, отчего Магомай завелся еще пуще.

– Ты что же думаешь, Алтын, вытащил из тюряги за мои денежки и будешь почивать на лаврах? Не выйдет, старина. Не у Пронькиных. Живо башку сверну, как куренку. Не забывайся, чистоплюй. Мементо мори.