Дочь назвали Людмилой. Она родилась в декабре, за неделю до зачетной сессии. Тася нервничала, разрываясь между желанием пестовать малышку и необходимостью заниматься. Свекровь настояла на занятиях. Она сняла себе квартиру в Долгопрудном, забрала ребенка и строго следила, чтобы новоявленная мамочка не задерживалась там после очередного кормления. А через три недели, когда у Таси на нервной почве пропало молоко, маленькую Люську и вовсе увезли в Москву, подальше от замотанных родителей.

Сначала Тасю угнетала вынужденная разлука с дочерью, но потом она привыкла. Учеба, друзья, Андрей - все это не оставляло времени на тоску. Для общения с Люськой оставались каникулы и воскресенья - не так уж мало, если подумать.

Была ли Тася счастлива? Тогда она не задавалась этим вопросом. А позже, когда задалась, не сумела себе ответить. Она получила то, чего желала, - заботливого мужа, здорового жизнерадостного ребенка. Андрей, в отличие от подавляющего большинства молодых людей, был лишен амбиций. Он без всякой зависти восхищался умницей-женой, гордился ее успехами и, казалось, нисколько не возражал против сомнительной славы "мужа самой блестящей студентки курса". Возможно, его чувству к Тасе недоставало пылкости, но ведь и она не сгорала от любви. Ее вполне устраивали установившееся между ними понимание, теплая привязанность и взаимное уважение, которое они питали друг к другу. Можно ли назвать это счастьем? Тася не знала. Радость общения с мужем, удовольствие, получаемое от возни с дочерью, никогда не наполняли душу тем восторгом, тем ликованием, которое охватывало ее после долгого раздумья над задачей в предчувствии "момента истины". Но, так или иначе, это были хорошие годы.

После окончания института Тасю с Андреем распределили в Подлипки. От Тасиного дома дорога до работы занимала сорок минут, а от дома Андрея - два часа. Естественно, решено было поселиться у Таси, тем более что Тасина мама выразила готовность отдать дочери с зятем и внучкой большую из двух комнат. Но свекровь наотрез отказалась расстаться с Люськой.

- Хотите запихнуть ребенка в детский сад? Чтобы девочка нахваталась гадких привычек и не вылезала из простуд? Не позволю! Нет-нет, переезжать к нам не стоит. После девяти часов на работе и четырех в дороге вы будете приползать сюда в таком состоянии, что на дочку и смотреть не захотите. Зачем мучить себя и ее? Потерпите уж как-нибудь еще четыре года. Вот пойдет Люсенька в школу, тогда и отберете ее у меня.

Тася подчинилась воле Светланы Георгиевны с большой неохотой. К тому времени Люська уже начала проявлять характер, и эти проявления вызывали у Таси тревогу. Свекор и свекровь безбожно баловали внучку, родители, не желая омрачать редкие встречи с дочерью, тоже во всем ей потакали. Ни в чем не знающая отказа, не ведающая никаких границ, Людмила потихоньку превращалась в маленького монстра. Тася поделилась своими опасениями с матерью.

- Чего ты хочешь, девчонке всего три года! - успокоила ее мама. - В этом возрасте все дети жуткие эгоисты. Первые зачатки чувства справедливости появляются к пяти годам. Только тогда дети начинают худо-бедно считаться с желаниями и чувствами других. Все придет в свое время. Не волнуйся, испортить ребенка чрезмерной любовью невозможно.

Несмотря на утешительный прогноз матери, Тася решила, что отныне займется воспитанием дочери всерьез. И постепенно, осторожно, но выстроит для Люськи рамки, научит девочку считаться с запретами и интересами окружающих.

Ее воспитательный эксперимент длился два года; отношения матери и дочери с каждым днем становились все хуже, а закончилось все катастрофой.

Однажды Тася вошла в комнату и обнаружила, что Люська с упоением дубасит по паркету металлическим совочком, оставляя в древесине серповидные вмятины.

- Люся, прекрати немедленно! Видишь, ты испортила пол. Что мы теперь скажем бабушке?

Дочь продолжала уродовать паркет, даже не взглянув в сторону матери. Тася подошла и села перед девочкой на корточки.

- Ну, раз ты не понимаешь резонов, придется изъять у тебя орудие вандализма. Давай сюда совок, хулиганка! - Тася протянула руку.

Люська посмотрела ей в глаза, потом размахнулась и с силой врезала совком матери в бровь. Ослепнув от боли, Тася охнула, прикрыла место удара ладонью, почувствовала кровь и на секунду выключилась. В чувство ее привел следующий удар по голове. Тася открыла глаза и встретила взгляд дочери. В нем читалось торжество, наслаждение и несомненная жажда убийства. Тася в ужасе выбросила руку вперед и оттолкнула Люську. Та отлетела на несколько метров, ударилась затылком о батарею и потеряла сознание.

Что было потом, Тася помнила плохо. Кровь, дикие вопли свекрови, дрожащие руки свекра, страдальческие глаза Андрея, мелькание белых халатов, крашеные стены, капельница, чьи-то смутные лица, чьи-то крики, чье-то бессмысленное бормотание - вот все, что осталось в памяти от первых месяцев кошмара. Она не хотела никого видеть, не могла говорить и желала только одного - забиться в какую-нибудь нору, где никто не сумеет до нее добраться. Врачи подозревали воспаление мозга, опасались за ее рассудок, но потом решили, что опасность миновала, и поставили диагноз: депрессия.

В конце концов Тасю выписали из больницы с врачебным заключением об инвалидности. Муж к тому времени уже переселился к родителям и дочери. Светлана Геогриевна настаивала на разводе, но Андрей колебался. Тася сама расставила точки над "i".

- Уходи, - сказала она. - Я знаю, ты никогда не простишь мне Люську.

- Я тебя не виню. Ты не нарочно. Просто испугалась и не рассчитала силу. Это был несчастный случай. Как бы то ни было, все уже позади. Врачи почти уверены, что травма и сотрясение мозга не будут иметь последствий.

- Жаль. Если бы она стала инвалидом, я со временем, возможно, и перестала бы видеть в ней убийцу.

- Что ты несешь, Таська! Она всего лишь пятилетний ребенок!

- Ты не видел ее глаза в ту минуту, когда она шинковала меня своей лопаткой. Поверь, в них не было ничего детского. Нет, Андрей, тебе не склеить разбитую вазу. Ни я, ни ты, ни твоя мама не забудем того, что случилось. Я не хочу и не могу видеть Людмилу. Мы никогда больше не будем семьей. Уходи.

Тасина депрессия продолжалась два года. Два года она пролежала на стареньком диване, уставившись в потолок. Ей ничего не хотелось, ее ничто не интересовало. Потом все прошло - в один день, в одну минуту. Осунувшееся, испуганное мамино лицо. Слова, слетевшие с ее сухих посеревших губ, не сразу пробились сквозь стекловату, защищавшую Тасино сознание от агрессивной внешней среды:

- У меня рак. Неоперабельный.

Стекловату разметало в клочья. Под протестующий лязг пружин Тася прыжком сорвалась с дивана.

- Не бойся, мама, мы тебя вылечим.

В первую очередь предстояло раздобыть денег. Много денег. Полноценное питание, дорогие лекарства, платные консультации и процедуры, остепененные онкологи и полуобразованные народные целители высасывали доллары и рубли с резвостью мощного пылесоса. То, что удалось набрать в долг и выручить за немногочисленные домашние сокровища, было каплей в море. Тася растерялась. Устроиться на работу? Куда? Если по специальности, то зарплаты не хватит даже на хлеб. А туда, где платят много, ее не возьмут. Она только и умеет, что работать головой, а этот вид деятельности в стране не котируется. Найти свободную нишу, открыть собственное дело? На это уйдет прорва времени и сил, не считая начального капитала, а ее время и силы нужны маме.