«Политическая сторона вой ны вызывала у меня скуку, и я, естественно, выступал против точки зрения, которую слышал чаще всего»56. Он считал, что коммунисты организовали военное дело гораздо более эффективно. Как романтик он стремился поддерживать самую слабую сторону, однако в нем было прагматичное стремление к упешному продвижению и разрешению ситуации. Даже спустя много лет он продолжал верить в то, что руководство ПОУМ справедливо считало, что только революция могла бы привести к военной победе.

В конце апреля он получил несколько дней отпуска, который провел с Эйлин в Барселоне и во время которого планировал уйти из частей ПОУМ и перейти в интернациональные бригады, чтобы сражаться под Мадридом, где шли активные боевые действия. Ополченцы ПОУМ говорили Оруэллу, что переходить в интернациональные бригады глупо, так как коммунисты сразу его убьют, но писатель не изменил своего решения. Лишь позднее он понял, насколько ему повезло – ведь он мог выступать против линии партии без каких-либо последствий для своей жизни. Он даже не представлял, насколько опасной стала для него Барселона. Вскоре Оруэллу предстояло понять, что политическая ситуация сильно изменилась.

Незадолго до возвращения Оруэлла в Барселону в городе побывал Ричард Риз, который направлялся в Мадрид, где должен был служить водителем «скорой помощи» у республиканцев. Он увиделся с Эйлин в офисе ПОУМ. Сперва Риз подумал, что та ведет себя рассеянно и невнимательно из-за того, что волнуется за мужа, но потом понял причину ее странного поведения: «Она была первым человеком, у которого я наблюдал последствия жизни в условиях политического террора»57.

Франц Боркенау снова побывал в Барселоне в январе и увидел, что город сильно изменился с сентября, когда он был там в прошлый раз. Если ранее он во время поездки по территории республиканской Испании мог высказывать любые мнения, то на этот раз любая высказанная критика или сомнения могли иметь тяжелые последствия. Боркенау писал: «Неприятную атмосферу подозрительности и угрозы сложно передать тем, кто ее лично не пережил»58. ПОУМ «всем активно разонравился»59, представителей этой организации заклеймили троцкистами. Обвинение в троцкизме в советских судах тех лет означало смертный приговор. При этом, по словам Боркенау, то, что сам Троцкий осуждал политику ПОУМ, уже не имело никакого значения: «Для коммунистов понятие “троцкист” означало человека, которого надо расстрелять»60. В феврале главный военный советник СССР в испанской республике Ян Берзин так писал в Москву о ПОУМ: «Невозможно выиграть войну против мятежников, если не ликвидировать этих мерзавцев в рядах республиканского лагеря»61.

Оруэлл моментально почувствовал в городе «безошибочное и ужасное ощущение ненависти и политического противостояния»62. Революционная солидарность исчезла вместе с очередями за продуктами, черным рынком, ресторанами и ночными клубами. Все, с кем общался писатель, считали, что вскоре должны начаться чистки. Однажды утром в лобби отеля Continental Оруэлл познакомился с известным американским писателем Джоном Дос Пассосом, который приехал в Испанию вместе с Хемингуэем, чтобы снять документальный пропагандистский фильм об Испании, и искал исчезнувшего куда-то своего переводчика Хосе Роблеса. Дос Пассос заметил, что у жителей Барселоны был «затравленный вид, следуя по своим делам, они оглядывались через плечо, а магазины были закрыты» 63. Сидя с Пассосом в плетеных креслах и попивая вермут, Оурэлл обсудил с писателем впечатления о том, как в Испании появился сталинизм. Дос Пассос был рад, что наконец имеет возможность «поговорить с честным человеком»64, таких в то время в стране было непросто найти.

3 мая, по словам Оруэлла, «зажгли спичку, чтобы поджечь фитиль бомбы»65. В этот день верные коммунистам военные части взяли штурмом коммутационную телефонную станцию, которую контролировали части анархистов, после чего в течение пяти дней в городе шли бои, вошедшие в историю под названием майских событий. Три из этих пяти дней Оруэлл с винтовкой в руках провел на крыше кинотеатра Poliorama, защищая штаб-квартиру ПОУМ, расположенную на противоположной стороне улицы. С крыши он видел, что коммунисты контролировали район к востоку от пешеходной улицы Ramblas, а анархисты держали западную часть города. На кафе, отелях и офисных зданиях появились флаги враждующих военных группировок, а сами здания превратились в опорные пункты обороны.

Расположенный на улице Ramblas отель Continental считался нейтральной территорией. В отеле собрались журналисты, иностранные агенты, дезертиры и застрявшие в городе французы (водители грузовиков). В отеле Оруэлл заметил толстого русского, известного под кличкой Чарли Чан. Этот агент НКВД рассказывал встречным и поперечным о том, что путч анархистов против республики выгоден только Франко. «Впервые в жизни я увидел человека, профессия которого заключалась в том, чтобы лгать. Если, конечно, не считать журналистов»66, – писал Оруэлл.

В боях были убиты сотни людей, и после прекращения огня эта ложь появилась на стенах домов в виде плакатов с текстом «Сорвать маску»67. На плакатах было изображено лицо, с которого срывают маску с изображением серпа и молота, под которой оказывается голова со свастикой. Так пропаганда изображала ПОУМ. В «Бирманских днях» невинный доктор Верасвами превращен в Троцкого (это ранняя версия еретика Эммануэля Голдстейна из романа «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый»): «Если послушать то, что говорили про доктора, то можно было бы подумать, что он впитал в себя все качества Макиавелли, демона-парикмахера Суини Тодда и маркиза де Сада»68. Так пропаганда превратила ПОУМ в «троцкистских фашистов». В ответ радиостанция ПОУМ Radio Verdad использовала следующий слоган: «Единственная радиостанция, исходящая из реальности, а не из выдумки»69. Тем не менее «выдумки» оказывались сильнее правды.

Оруэлла не удивило, что напряжение между различными фракциями вылились в вооруженный конфликт. Однако он совершенно не мог предвидеть, а также простить обман и искажение фактов, которые стали происходить потом. Коммунисты утверждали, что раскрыли подрывную организацию, передававшую информацию фашистам при помощи секретных радиостанций и посланий, написанных невидимыми чернилами. Коммунисты также говорили, что враждебные им фракции планировали убийство руководителей республики. Все это было настолько наглой ложью, что население решило, что все эти утверждения – чистая правда, так как никто не мог предположить, что коммунисты в состоянии придумать такую откровенную клевету. Франко, который только выигрывал от раздора среди левых, подтвердил, что ПОУМ были его шпионами. Учредили специальный трибунал, судивший за измену и предательство. Началась цензура газет. Арестовали тысячи анархистов и членов профсоюзов. Среди населения воцарился страх.

Оруэлла расстроило также и то, что печатные органы иностранных компартий, как, например, Daily Worker, полностью поддержали позицию СССР. «Одним из самых горьких выводов, который я сделал после этой войны, был тот, что левая пресса такая же нечестная и фальшивая,