Как ей ни хотелось скрыть от друзей нелепое положение, в котором она очутилась, все же пришлось об этом говорить. Как всегда бывает в небольших городах, странности Валтасара стали предметом обсуждения почти во всех гостиных, а в некоторых кружках знали и такие подробности, которые были неизвестны г-же Клаас. И вот, решив нарушить молчание, предписываемое чувством приличия, иные из друзей выразили такое сильное беспокойство, что она поспешила оправдать странности своего мужа. Господин Клаас принялся, объясняла она, — за большую работу, целиком его поглотившую, но зато ее успех послужит к славе его семейства и его отечества.

Честолюбию жителей Дуэ, где более чем в каком-либо другом городе царит любовь к родной стране и желание ее прославить, слишком льстило такое таинственное объяснение, чтобы не воздействовать на умы благоприятным для Клааса образом. Предположения его жены были до некоторой степени обоснованы. Разного рода рабочие долго что-то делали на чердаке переднего дома, куда Валтасар уходил с самого утра. Все дольше и дольше задерживаясь там, к чему мало-помалу привыкли жена его и слуги, Валтасар стал, наконец, проводить там целые дни. Но неслыханное горе! Только из унизительных для самолюбия жены объяснений приятельниц, удивленных ее неведением, г-жа Клаас узнала, что муж ее беспрестанно покупал в Париже физические инструменты, дорого стоившие химические материалы, книги, машины и, как говорили, разорялся ради поисков философского камня. Ей нужно, мол, подумать о детях, добавляли приятельницы, подумать и о своем собственном будущем; преступно было бы с ее стороны не употребить все свое влияние на то, чтобы отвратить мужа от избранного им ложного пути. Хотя г-жа Клаас, вновь обретя в себе высокомерие знатной дамы, прекратила эти нелепые разговоры, однако, при всем своем внешнем спокойствии, она была охвачена ужасом и решила отказаться от политики полной покорности. Однажды она подстроила так, что создалась обстановка, когда жена бывает на равной ноге с мужем, и вот, расхрабрившись, отважилась спросить у Валтасара о причине перемен в нем и о цели его постоянного уединения. Фламандец нахмурился и ответил:

— Милая, тебе ничего не понять.

Как-то раз Жозефина стала настойчиво домогаться открытия тайны, нежно жалуясь, что не разделяет всех мыслей того, с кем разделила жизнь.

— Если это тебя так интересует, — ответил Валтасар, продолжая держать ее у себя на коленях и перебирая ее черные локоны, — скажу тебе, что я вернулся к химии и стал счастливейшим человеком в мире.

Через два года после той зимы, когда Клаас стал химиком, все в его доме изменилось. Потому ли, что общество было шокировано всегдашней рассеянностью ученого или боялось его стеснить, потому ли, что от тайных своих тревог г-жа Клаас стала менее любезной, но теперь она видалась только с близкими друзьями. Валтасар нигде не бывал, он запирался в своей лаборатории на целый день, иногда оставался там и всю ночь и в лоне семейства появлялся только к обеду.

В следующем году он перестал проводить летние месяцы в деревне, где и жене его не хотелось жить одной. Иногда Валтасар уходил из дому побродить и возвращался только на второй день, предоставляя г-же Клаас всю ночь терзаться смертельным беспокойством; она рассылала людей разыскивать его по городу, но все было напрасно, а из-за того, что городские ворота вечером закрывались, как во всех крепостях, она не имела возможности посылать на поиски за городскими стенами. У несчастной женщины не было тогда даже тоскливой надежды, какую дает нам ожидание, и она страдала до утра. Клаас, опоздавший, по забывчивости, вернуться в город раньше, чем запрут ворота, спокойно являлся утром, не подозревая, какие мучения доставляет он семье своей рассеянностью, а счастье вновь его видеть вызывало у жены кризис не менее опасный, чем ее страхи; она молчала, не смела его расспрашивать, так как на ее вопрос после первой такой отлучки он лишь удивленно ответил:

— Что тут такого? Нельзя и прогуляться…

Страсть не умеет обманывать. Тревогами г-жи Клаас оправдывались, таким образом, те слухи, которые ей хотелось опровергнуть. В молодости достаточно узнала она, что такое вежливое сострадание света; чтобы вторично не испытывать его на себе, она еще больше замкнулась в своем домашнем кругу, покинутом всеми, даже последними друзьями. Беспорядочность в костюме, которая всегда так роняет достоинство человека из высшего общества, дошла у Валтасара до такой степени, что служила новым, притом немаловажным, поводом к тревоге для его жены, привыкшей к изысканной чистоплотности фламандок. Первое время Жозефина, сговорившись с Лемюлькннье, лакеем мужа, приводила в порядок платье Валтасара, который ежедневно обращал его в самое плачевное состояние, — но в конце концов пришлось от этого отказаться. Однажды, когда перепачканную, растерзанную и дырявую одежду мужа она, тайком от него, заменила новой, он в тот же день превратил все в лохмотья. После пятнадцатилетнего счастья эта женщина, ни разу не испытавшая пробуждения ревности, вдруг обнаружила, что она, по-видимому, не занимает никакого места в сердце, где прежде царила. По происхождению она была испанкой, и чувства испанки возроптали в ней, когда она обнаружила соперницу в науке, похитившей у нее мужа; муки ревности стали снедать ее сердце, обновляя ее любовь. Но как состязаться с наукой? Как побороть ее власть, непрестанную, тираническую и все растущую? Как уничтожить невидимую соперницу? Как может женщина, силы которой ограничены природой, бороться с мыслью, которая неистощима в наслаждениях и всегда нова в своей прелести? Что предпринять против заманчивости идей, которые от преодоления трудностей становятся еще свежее и прекраснее, увлекая человека так далеко от мира, что он все забывает, вплоть до нежнейших своих привязанностей? Наконец, однажды, несмотря на строгие распоряжения, данные Валтасаром, жена его решила по крайней мере не упускать его из виду, оставаться вместе с ним взаперти на чердаке, куда он удаляется, и вплотную схватиться с противницей, помогая мужу в те долгие часы, которые он расточал своей ужасной повелительнице. Она задумала тайно проскользнуть в таинственную, полную соблазна мастерскую и добиться позволения остаться там навсегда. Итак, она попыталась разделить с Лемюлькинье право входить в лабораторию, но, чтобы не делать его свидетелем угрожающей ей ссоры, выжидала, когда муж отпустит лакея. Со злобным раздражением присматривалась она с некоторых пор, в какие часы уходит и приходит слуга; не знал ли он всего, что она желала узнать, что утаивал от нее муж и о чем она не смела спросить! Лемюлькинье пользуется большим доверием, чем она, супруга!

И вот, трепещущая, почти счастливая, Жозефина пришла к мужу, но тут она первый раз в жизни узнала, что такое гнев Валтасара; едва она приоткрыла дверь, как он бросился на нее, схватил ее и грубо оттолкнул на лестницу, по которой она чуть не скатилась до самого низа.

— Слава богу, ты жива! — воскликнул Валтасар, поднимая ее.

Госпожа Клаас, вся осыпанная осколками какого-то стеклянного колпака, увидала перед собой бледное, без единой кровинки, испуганное лицо мужа.

— Милая, я запретил тебе приходить сюда, — сказал он, без сил опускаясь рядом с ней на ступеньку. — Только святые спасли тебя сейчас от смерти. По какой счастливой случайности я смотрел на дверь? Мы едва не погибли.