Наверное, теперь он в этом разберется. Только уже без нее.

– Мам, перестань плакать, – сказал Витька. – А то я тоже заплачу, и все твои старания пойдут насмарку. Как насмарку пишется, вместе или отдельно?

Он говорил, как мало кто из его ровесников. Ну какой мальчишка скажет «насмарку»? Скоро и он так не скажет – забудет все эти слова, которые она так любила, и как они пишутся, забудет тоже…

– Вместе, – сказала Вика. – И не плачу я, с чего ты взял? Здесь просто ветер невозможный. Прошу тебя, шарф не забывай.

Сказочные слова «куда глаза глядят» всегда приводили Вику в ужас.

Она сразу представляла избушку на курьих ножках, Бабу-ягу и одинокую девицу с посохом, стоящую на опушке темного леса. И хотя еще в юности узнала, что «куда глаза глядят» это просто закрывшаяся у тебя за спиной дверь дома, который не был уютным и не был твоим, но все-таки давал тебе ощущение хоть какой-то защиты, и пустая улица, и город не то чтобы большой и не то чтобы совсем чужой, но такой, который ты должна теперь осваивать самостоятельно, – хотя Вика знала, что «куда глаза глядят» означает не что-нибудь страшное, а всего лишь вялую серединку на половинку, ни рыбу ни мясо, – но рисунок из растрепанной детской книжки про Финиста Ясна Сокола все равно вставал у нее перед глазами при этих словах, произнесенных даже мысленно, и нагонял ужас не меньший, чем в детстве.

Они ей даже снились, эти слова, много лет снились после того, как она закончила школу и стала самостоятельной, и идти куда глаза глядят у нее не было уже необходимости. Въелись они в самые оболочки мозга, наверное.

И, как теперь выяснилось, не зря. А зря она считала, что ей больше никогда не придется пережить этот ужас – никогда не случится ей больше стоять с чемоданом на распутье и думать, куда направиться. То есть не думать, а гадать, потому что никаких зацепок у нее нет и, значит, ничто рациональное на ее поступки не влияет.

Впрочем, нет, рациональное сейчас в ее размышлениях все же имелось: надо было рассчитать, на каком расстоянии от Москвы ей по силам будет снять квартиру. Именно квартиру – Вика не чувствовала, чтобы жизнь довела ее уже и до необходимости смириться со съемом комнаты.

По ее расчетам получалось около восьмидесяти километров. Все, что ближе, слишком дорого для нее. И даже не лично для нее, а для того чтобы у нее появилась возможность бесперебойно подбрасывать дрова в топку своей удачи.

«Раз дошло до «куда глаза глядят», двинем дальше – к «первому встречному», – подумала Вика.

Первая встречная оказалась такой шумной, что пройти мимо нее было трудно. Вика еще в самолете ее заметила – обратила внимание на ее прическу, укрепленную лаком, как бастион. Теперь эта дама стояла в длинной очереди к окошкам пограничного контроля и громогласно произносила в телефонную трубку:

– Нет, ну что значит «машина сломалась»? А ножками? А на электричке с Новопетровской? Отвык уже? А я, значит, на себе теперь семьдесят пять километров чемоданы должна тащить? Это после ночи в самолете! – И, выслушав, вероятно, какие-то оправдания, сердито воскликнула: – Мозги у тебя жиром заплыли, вот и не сообразил!

Она сердито бросила телефон в сумку. Прическа при этом возмущенно колыхнулась. Вика встала в очередь следом за ней и спросила:

– Извините, а Новопетровская – это что?

Женщина резко обернулась и, смерив ее сердитым взглядом, буркнула:

– А вам какое дело?

– Я к подруге еду, она мне написала, как добраться, а я бумажку потеряла, – спокойным тоном соврала Вика. – Помню, было название Новопетровская, но что это такое, не помню. А тут вдруг от вас слышу. Не подскажете, что это?

– Платформа, – нехотя произнесла женщина.

– Далеко? – тем же ровным тоном поинтересовалась Вика.

– Семьдесят пятый километр по рижскому направлению. А телефона у вашей подруги что, нету?

– Есть. Но у нее на даче сеть плохая и часто пропадает. Вот, не могу дозвониться. Спасибо, что подсказали. Это с какого вокзала?

– С Рижского, девушка, – со вздохом ответила женщина с прической. – С какого еще вокзала может быть рижское направление?

Взгляд, которым она при этих словах окинула Вику, ясно говорил: и летают же в Англию такие идиотки!

«Ну вот, – мелькнуло в голове у Вики, – не успела подумать, сразу зацепка появилась».

Логики в ее намерении добраться именно до платформы Новопетровская было, прямо сказать, маловато. Правильнее было бы поискать жилье поближе к Домодедово. Ну правда – если тебе все равно, куда податься, то зачем ехать аэроэкспрессом до города, спускаться в метро, еще и пересадки делать?..

Но в том, что происходило с Викой в последние полгода, было так мало логики, что она не просто привыкла к ее отсутствию, а стала даже чувствовать, когда нелогичность может оказаться благотворной. Она сама не понимала, каким образом чувствует это – физиологическим каким-то, необъяснимым, более старым, может быть, чем ее собственная жизнь.

Вика всю жизнь взвешивала каждый свой поступок на весах здравомыслия, и теперь не перестала, но теперь случалось, что ее охватывала… нет, не бесшабашность, а странная уверенность: вот сейчас, именно в эту минуту и в этом деле, выбор не имеет смысла, а надо просто отдаться на произвол судьбы.

Куда глаза глядят, первый встречный, произвол судьбы… Странные, нежеланные слова вошли в ее душевный обиход! Но что делать, если в сфере слов простых и желанных больше не проживешь? Именно это поняла она полгода назад, и если тогда такое понимание было для нее подобно удару молнии, то теперь она просто вышла из метро на Рижском вокзале и взяла билет до платформы Новопетровская, семьдесят пятый километр.

Платформа оказалась самая обыкновенная. Тропинка в траве, автобусная остановка, площадь перед рынком, разномастные киоски, стоянка такси, тоже разномастных.

Невдалеке виднелись блочные четырехэтажные дома. К ним Вика и направилась.

Хрестоматийные старушки на лавочках у подъездов не сидели – только пьяный, и то не на лавочке, а прямо на траве. Но за домом обнаружилась приземистая женщина лет пятидесяти, одетая в выцветшую болоньевую куртку. Она копалась на небольшом огороде под окнами.

– Здравствуйте! – громко произнесла Вика. – Не подскажете, где здесь квартиру можно снять?

Женщина разогнулась. В руках у нее была только что выдернутая из земли морковка. Она бросила ее в ведро, окинула Вику равнодушным взглядом и спросила:

– На сколько?

– Ну… – Вика не знала, как ответить. Будущее представлялось ей смутным и необозримым. – На год, – наконец нашлась она.

– Тут никто не сдает.

Женщина снова согнулась над морковной грядкой.

Можно было возмутиться: зачем спрашиваешь, на сколько, если все равно не сдаешь?