Что ж, принцип верный – конечно, если средства на проект отпущены без скупердяйства.

Очень скоро я понял: на нас особенно не экономили. Зато не теряли времени и торопили нас так, что только успевай поворачиваться.

К тому времени, как уже почти все «морские свинки» громко требовали еды, каждого из нас подвергли наружному осмотру и просвечиванию, у каждого взяли образцы крови, мочи, спинномозговой жидкости, спермы у мужчин, околоплодной жидкости у беременных женщин, слюны и желудочного сока. Затем каждого заставляли ускоряться, и тех несчастных, у кого это не получалось, стимулировали электрическими разрядами и прочими инквизиторскими достижениями человеческого ума. На вопли и брань никто не обращал внимания, а на случай физического сопротивления в помещении присутствовали дюжие санитары. Я смог ускориться через великое насилие над собой, но все же без посторонних стимуляторов – и что же? Процедура взятия анализов повторилась заново в той же последовательности. И только потом мне было позволено посетить столовую и считать себя временно свободным – до вызова.

Я пообедал, или, вернее, поужинал, – блюда оказались сплошь незнакомые, но на вкус очень даже ничего – и отправился осматривать территорию. Она была огромна и невероятно красива. Тот, кто занимался проектированием ландшафта, обладал вкусом настоящего художника, да и материал для работы, наверное, был самый подходящий. Абы какую планету не превратят в рай для богатеньких. В Галактике до черта землеподобных планет, но лишь каждая сотая из них годится, и то чисто теоретически, для более-менее нормальной жизни Homo sapiens – прочие либо чересчур холодны, либо излишне горячи, либо тектонически активны, либо имеют не пригодные для дыхания атмосферы… в общем, слишком много «либо». Бывает и так, что местная биосфера и человек – два несовместимых понятия, причем флора-фауна планеты достаточно сильна, чтобы постоять за себя.

Биосфера Прииска сдала себя с потрохами. Я не большой специалист по земной биологии, но, кажется, трава, кусты и деревья на территории биоцентра принадлежали к земным породам, и чирикающие в ветвях птички – тоже. Иное дело ландшафты – тут было на что посмотреть. Там и сям из почвы торчали скалы – невысокие, но таких форм, что за целый день не налюбуешься. Далекий от искусства человек вроде меня и тот был обречен поминутно цокать языком в восхищении. С подобия плато – я не разобрал, рукотворного или естественного, – срывался изумительной красоты водопад-веер в сотню весело журчащих струй. Куда там поместью Майлза Залесски на Тверди – сейчас оно казалось мне замухрышкой рядом с принцессой. И над всем этим великолепием теплое ласковое солнышко, совершенно не жгучее, и густая синь неба, и легкомысленно-кудрявые облачка… Ни земных москитов и слепней, ни твердианских волчьих жуков – никто не жужжал перед лицом и не пытался покусать меня. Естественно, никаких крупных хищников.

Приминая траву, проползла крупная черепаха. Вдали пробежал какой-то зверек – кажется, заяц. И только. Я подумал было о волках, без которых расплодившиеся зайцы сожрали бы всю траву, и отверг эту мысль. Наверное, для поддержания баланса было достаточно лис и филинов. А может, на Прииске обитали специально выведенные зайцы с малым сроком жизни, погибающие после первого приплода? Местным генетикам это раз плюнуть.

Меня не очень удивило бы и известие о том, что местные зайцы, когда приходит их срок, закапываются в землю и прорастают картофельными кустами. Нет, лучше ананасами.

Внезапно в небе загорелся яркий слоган: «Котопсы – верные друзья и надежные защитники! Только достоинства и никаких недостатков!» – повисел минуту-другую, затем рассыпался фейерверком и погас. Ну ясно, на Прииске фабриковали и домашних животных с заданными свойствами. Любой болван с банковским кредитом мог купить опасную, как гризли, сторожевую псину, фанатично преданную хозяину, однако не лишенную собственного достоинства и по-кошачьи чистоплотную. Экстравагантный богач мог заказать штучное изделие, скажем, носорога с темпераментом хорька, а то и вовсе нечто, не имеющее даже отдаленных аналогов ни на Земле, ни на Прииске, ни в любом освоенном людьми мире.

К счастью, новых рекламных слоганов в небе не возникло, не то мое воображение разыгралось бы не на шутку. Вокруг было достаточно красоты, чтобы просто-напросто отдыхать душой, а не содрогаться, изобретая в уме монстров.

Я бы еще бродил, любуясь природой, но тут запищал имплантированный мне под кожу тыльной стороны ладони датчик местонахождения, он же сигнализатор срочного вызова. Игнорировать его было можно, но требовало изрядной силы воли – очень уж чесалась кожа над вмонтированной горошиной. Ругаясь и почесываясь, я заспешил в сторону лабораторных корпусов.

– Следовательно, вы не марцианин?

– Я родом с Тверди.

Двое в белых халатах переглянулись.

– Это интересно, – сказал один. – В каком возрасте вы впервые подверглись темпированию?

Отец не говорил, должен ли я скрывать свой первый визит на Марцию. Но он также настаивал на том, чтобы я был открыт и не хитрил.

– В двадцать лет.

– И все это время неотлучно жили на Марции?

– Нет. В первый раз я пробыл там недолго. – Я ухмыльнулся. – Марциане устроили у себя нечто вроде школы подпольщиков из числа жителей земных колоний. Несколько недель жизни под «темпо» – и до свидания.

Белохалатники снова переглянулись.

– Но ведь вы прибыли к нам…

– С Тверди, – сказал я. – А на Твердь попал с Марции. Вместе с кучей перепуганных аборигенов. После войны я два года работал на Марции в составе дипломатической миссии.

Белохалатники закивали – теперь я был им понятен. Более того, отныне я, вероятно, представлял для них несколько большую ценность, чем рядовой марцианин. Те всегда жили под «темпо», даже когда были эмбрионами, ну а я – несколько иное дело. По тому, как оживились глаза ученых мужей, я понял, что они уже записали меня в особо примечательные биологические объекты. Этакая специальная морская свинка, чей удел – положить голову на алтарь науки не просто так, а с особым смыслом.

По правде говоря, я рассчитывал на совершенно противоположное. Но пока приходилось терпеть.

Меня отделили от марциан, перенесли мои вещи в другой жилой корпус и допоздна подвергали то одной малопонятной процедуре, то другой. Вновь брали анализы, помещали в какие-то аппараты, вводили что-то под кожу, заставляли глотать разноцветные пилюли, вынудили еще раз ускориться… На сей раз мне удалось продержаться секунд десять, после чего я выпал в нормальное течение времени совершенно обессиленным и в попытке не упасть чуть не сорвал с лаборантки одежду, хватаясь за все подряд. Никто не отвечал на мои вопросы, и я перестал задавать их. Лабораторной морской свинке полагается знать свое место. Кого интересует ее мнение о проводимых над нею опытах?

Наконец меня отпустили. Был теплый вечер. В бархате неба горели алмазы – звезды Прииска. Ярких звезд было больше, чем у нас на Тверди, и больше, чем на Земле. Я подумал, что Прииск, наверное, находится в спиральном рукаве или, по меньшей мере, внутри богатой звездной ассоциации. Черт знает что. На этой планете даже небо было редкостное, приятное глазу тех, кто еще не ослеп от многолетнего изучения биржевых сводок!