Как и пациентам, нам хочется одновременно опытных врачей и прогрессивных методов лечения. Никто не хочет признать, что это взаимоисключающие требования. Как было сказано в одном британском открытом отчете: «Не должно быть никакой кривой обучения, если под угрозой безопасность пациента». Однако это остается лишь благими пожеланиями.

Недавно группа исследователей из Гарвардской школы бизнеса, специализирующихся в изучении кривых обучения в промышленности — производстве полупроводников, самолетов и тому подобного, решила проанализировать кривые обучения хирургов. Она наблюдала за 18 кардиохирургами и их бригадами, осваивающими новый метод минимально инвазивной кардиохирургии. К моему удивлению, это было первое исследование такого рода{3}. Обучение в медицине распространено повсеместно, тем не менее никто до сих пор не сравнивал, как учатся разные врачи.

Новая операция на сердце — предполагающая небольшой разрез между ребрами вместо полного раскрытия грудной клетки сверху вниз посередине — оказалась существенно труднее традиционной. Разрез слишком мал, чтобы использовать обычные трубки и зажимы для перенаправления кровотока в аппарат искусственного кровообращения, поэтому хирургам пришлось освоить более сложные методы с использованием надувных баллонов и катетеров, вводимых в сосуды паха, а также научиться оперировать в гораздо более тесном пространстве. Новые роли вынуждены были освоить также медсестры, анестезиологи и перфузиологи. У всех были новые задачи, новые инструменты, новые потенциальные проблемы и новые способы их решения. Как и следовало ожидать, каждый участник имел выраженную кривую обучения. Если полностью компетентной бригаде требовалось на операцию от трех до шести часов, то новые бригады трудились над первыми случаями в среднем в три раза дольше. Исследователи не смогли детально отследить показатели осложнений, но было бы глупо надеяться, что они не изменились к худшему.

Что еще интереснее, при этих исследованиях обнаружились резкие различия в скорости обучения бригад. Все они прошли одинаковый трехдневный курс обучения и работали в весьма уважаемых медицинских учреждениях, имеющих опыт внедрения инноваций. Тем не менее на протяжении 50 операций одни бригады смогли сократить время операции в два раза, а другие вообще не улучшили этот показатель. Оказалось, практика не всегда залог совершенства. Исследователи установили, что возможность совершенствования зависит от того, как именно хирурги и их бригады практикуются.

Ричард Бомер, единственный врач среди исследователей гарвардской группы, многократно наблюдал работу одной из наиболее быстро обучающихся бригад и одной из самых медленно обучающихся и был поражен контрастом между ними. Хирург из быстро обучавшейся бригады был менее опытным по сравнению с хирургом из отстающей бригады, лишь пару лет как закончил учебу. Но он позаботился о том, чтобы собрать членов своей будущей бригады задолго до первой операции, и сохранял ее состав неизменным первые 15 операций, прежде чем допустить в нее любого нового члена. Хирург устроил пробный прогон перед первой операцией и сознательно назначил на первую неделю шесть операций, чтобы не забывались приобретенные навыки. Он приучил своих людей подробно обсуждать каждый предстоящий случай и проводил опрос по завершении операции, следил за тщательной фиксацией результатов. По своим личным качествам, отметил Бомер, этот хирург не был стереотипным Наполеоном со скальпелем. Однажды он заявил Бомеру: «Хирург должен быть готов стать партнером [остальных членов бригады], чтобы принять их вклад». Возможно, это прозвучало банально, однако такой подход сработал. Хирург другой больницы практически случайно выбирал членов своей операционной бригады и в дальнейшем не пытался ее сохранить. Участники первых семи операций всякий раз менялись, то есть команды как таковой не было. Он не проводил ни предварительных, ни итоговых обсуждений и не отслеживал текущие результаты.

Из исследования Гарвардской школы бизнеса можно сделать обнадеживающие выводы. В наших силах радикально повлиять на кривую обучения — скажем, более осознанно подходить к обучению и отслеживанию результатов в отношении как студентов и ординаторов, так и старших хирургов и операционных сестер. Другие выводы не столь утешительны: какими бы талантливыми ни были хирурги, когда они опробуют нечто новое, то сначала неизбежно получают худшие результаты, прежде чем добиться видимого улучшения, а продолжительность кривой обучения оказывается больше и находится под влиянием гораздо более разнообразных факторов, чем принято считать. Это наглядное подтверждение того, что невозможно освоить нововведение, не рискуя благополучием пациента.

Думаю, именно поэтому врачи хитрят: уловки типа «я буду всего лишь ассистировать», заверения в духе «у нас есть новая процедура, которая идеально вам подходит», сообщения «вам нужен центральный катетер» без уточнения «я только учусь его ставить»… Иногда мы чувствуем себя обязанными признаться, что делаем что-то впервые, но и тогда стараемся приводить опубликованные показатели успеха — почти всегда обеспечиваемые опытными хирургами. Говорим ли мы когда-нибудь пациентам, что, поскольку мы еще в чем-то новички, риск для них неизбежно повышается и что, вероятно, для них было бы лучше лечь под нож другого, более опытного хирурга? Сообщаем ли им, что их согласие обязательно? Я таких случаев не знаю. С учетом того, как много поставлено на карту, кто в здравом уме согласится стать практическим пособием?

Многие спорят с этой установкой. «Послушайте, большинство людей понимают, что значит быть врачом, — утверждал эксперт по политике в области здравоохранения, в кабинете которого я недавно побывал. — Мы должны перестать лгать пациентам. Неужели они не согласятся рискнуть ради общего блага?» Он помедлил и сам же убежденно ответил на свой вопрос: «Конечно, согласятся».

Действительно, это было бы весьма достойное и удачное решение проблемы. Мы бы спрашивали пациентов — честно, открыто, — и они бы отвечали согласием. Однако такое трудно себе представить. На столе эксперта я заметил фотографию его ребенка, родившегося всего несколько месяцев назад, и задал каверзный вопрос: «Значит, вы сами согласились, чтобы роды у вашей жены принимал ординатор?»

Повисла тишина. «Нет, — признался он. — Мы даже не разрешили ординаторам присутствовать в родильном зале».

Одна из причин моих сомнений в отношении того, что можно создать устойчивую систему обучения врачей, зависящую от готовности пациентов отвечать «да, можете на мне практиковаться», заключается в том, что я сам в такой ситуации ответил «нет». Однажды утром в воскресенье у моего старшего ребенка Уокера, которому тогда было 11 дней от роду, внезапно развилась сердечная недостаточность с застойными явлениями вследствие, как выяснилось, тяжелого порока сердца. Его аорта была на месте, но ее длинный сегмент вообще не развился. Мы с женой были вне себя от страха (у Уокера вдобавок начали отказывать почки и печень), но он благополучно перенес операцию, реконструкция прошла успешно, и, хотя восстановление шло нестабильно, через две с половиной недели ребенок был готов вернуться домой.

Однако наши испытания на этом не кончились. Уокер родился с нормальным весом — больше 2,7 кг, но теперь, в месячном возрасте, весил всего 2,26 кг, и нужно было постоянно следить за тем, чтобы он набирал вес. Уокер принимал два кардиологических препарата, из-за которых его пришлось отлучить от груди. Врачи предупредили, что в долгосрочной перспективе проведенной реконструкции будет недостаточно. По мере роста ребенка его аорту снова придется расширять с помощью надувного баллона или полностью заменить оперативным путем. Сколько таких процедур потребуется и когда именно, они не могли сказать. Его должен будет наблюдать детский кардиолог, он и решит.