Почему же так держится этого образа наш соотечественник несмотря на массу открывшихся ему источников, несущих совсем иную информацию об этом предмете?

Тут надо сказать, что вернуться к истинному образу царя Ивана нашему соотечественнику мешает до сих пор если и не господствующая, то, во всяком случае, достаточно доминирующая концепция и стоящий у нее на службе популярный официоз, которые полностью так и не могут отрешиться от полученного в наследство от предыдущего поколения заезженного штампа. А потому начавшийся с последней трети XX столетия процесс развенчания Грозного не был доведен до конца, остановился на полпути. Приведем только одно, но типичное для последних трех-четырех десятилетий ученое мнение о личности Ивана Грозного. Это мнение принадлежит профессору МГУ им. М.В. Ломоносова А.М. Сахарову и взято из его работы, опубликованной в 1975 году:

«Личность и деятельность Ивана Грозного были очень противоречивы. Это отмечалось уже современниками. В народном эпосе Иван IV предстает и как покоритель Казани, и как жестокий «царь-собака». Дела Грозного были так же противоречивы, как была полна противоречий вся эпоха становления и укрепления Российского государства. Умный и подозрительный, жестокий и дальновидный, образованный и суеверный, упрямый и непоследовательный, энергичный и знавший полосы депрессий — Иван IV был, по всей видимости, душевно неуравновешенным человеком. Но было бы принципиально неверно оценивать весь ход исторического развития России середины и второй половины XVI в., связав и обусловив его только личностью Ивана IV, даже такой властной и сильной. Историческая наука давным-давно отказалась от мысли, что ход истории определяется волей царей, королей, полководцев и прочих властителей. Отнюдь не сбрасывая со счета то большое влияние, какое оказала та или иная личность на ход событий в государстве, марксистская историография не считает это влияние определяющим фактором исторического процесса. Иван IV действовал в тех исторических условиях и в той обстановке, которое имели объективное происхождение.

Иван Грозный внес в этот исторический процесс развития средневекового Российского государства не только энергично осуществленные важные внутренние преобразования и успешно решенную задачу ликвидации опасных очагов агрессии против России на востоке, не только целеустремленное движение к Балтийскому побережью, но и садизм, жестокость в борьбе с действительными и мнимыми противниками его политики. Жестокость вообще была свойственна средневековым правителям, и не только потому, что она вытекала из средневековой феодальной морали и нравственности.

Правители XVI в. прибегали к жестокости именно по той причине, что ясно чувствовали слабость своей власти и силу непокорных своих противников. Но объективная обусловленность политики Грозного не отменяет необходимости оценки его субъективной деятельности, историческое объяснение не равнозначно оправданию. На века имя Грозного оказалось неразрывно связанным с представлением о диком разгуле террора, о подозрительности и жестокости в деятельности правителя страны, а слово «опричнина» стало нарицательным обозначением крайнего беззакония, произвола, массового истребления неповинных людей».

Много дискутировать по поводу приведенного положения не стоит. Мнению профессора можно поставить расхожую оценку — «и вашим и нашим». При любом повороте политической направленности государства можно всегда будет оправдаться своей лояльностью к власти. Не будем за это осуждать ученого, ведь эта мысль была им высказана в 1975 году, во времена, когда нельзя было не сослаться на марксистскую концепцию понимания исторического процесса. А что касается нашего конкретного предмета исследования, то те времена характерны еще и тем, что тогда не только царь Грозный, но и политический заказчик его радикальной переоценки сам подлежал ползучей реабилитации, и идеологическая стабилизация в стране была только кажущейся. Как и кого еще из прошлого могли бы выбрать тогдашние кремлевские правители в качестве собственных прототипов, как тогда трактовать историю и какой еще можно будет получить социальный заказ, никто из ученых-историков предусмотреть не мог. А вот знакомство с политической манипуляцией с привлечением к арсеналу средств общественно-социальных наук и с соответствующей подгонкой исторических лиц под нужный сегодня размер — у ученых этого профиля было. Так что стоит ли нам сегодня поражаться живучести искусственно сотворенного образа Ивана Грозного? И следует ли удивляться тому, что с этим образом очень неохотно расстается наш соотечественник?

Главная причина живучести надуманного образа царя кроется во внутренней сути русского человека, в том, что его устраивает такой образ больше, чем любой другой. Видимо, въевшееся в кровь и сознание наших людей согласие с необузданной тиранией, с неограниченным произволом власти, беззаконием и деспотизмом располагает к положительным эмоциям при восприятии такой личности, как Иван Грозный. Глубоко укоренившаяся в русском человеке рабская психология не противоречит такому положению вещей.

Относительно личности Грозного, наверное, следует согласиться с мнением историка Б.Н. Флори, который свое фундаментальное исследование, посвященное первому русскому царю, подытожил словами: «Приходится честно сказать читателю, что на вопрос об историческом значении деятельности Ивана IV мы до сих пор не имеем окончательного ответа. Остается лишь надеяться, что его могут принести труды новых поколений исследователей».

Автор настоящей книги надеется, что его творение в какой-то мере может быть отнесено именно к таким трудам, хотя и посвящено отнюдь не царю Ивану IV, а лишь его главному внешнеполитическому деянию, ставшему, по мнению многих отечественных историков, целью и смыслом всей жизни Грозного. Ну, а поскольку это предприятие завершилось полным провалом, то оно может лишний раз подчеркнуть несостоятельность попыток реабилитации первого русского царя как государственного деятеля и необоснованность изображения его хоть в сколько-нибудь положительных тонах. Но не в этом главная задача книги. Указывая на результаты деятельности главного героя эпохи, автор не стремился дать объяснение его личности. Автор хотел бы, чтобы читатель, опираясь на факты основного начинания царствования Грозного, сам сделал о нем вывод. Но автор был бы глубоко удовлетворен, если бы эта его работа хоть в какой-то мере смогла бы помочь его соотечественнику докопаться до причин, объясняющих возможность появления такого человека на нашем отечественном небосклоне. А равно столь долгого и ничем не поколебленного нахождения на нем и, что самое поразительное, способность к перерождению через несколько веков после смерти в совершенно иной и необыкновенно живучий образ.

И если уж мы коснулись портретной стороны книги, то невозможно пройти мимо того момента, что по ходу изложения событий Ливонской войны автору приходилось в виде набросков, буквально несколькими штрихами, знакомить читателя с наиболее запомнившимися ее героями. Их судьбы удачно дополняют содержание рассматриваемого предмета, дают возможность лучше оттенить характер эпохи, потому как в определенном смысле они стали ее символами.

Надо сказать, что насыщенное военными событиями время царствования Ивана Грозного дало нашей истории целую плеяду незаурядных военных деятелей. Можно много судить о несоответствии московской военной машины духу и требованиям времени, об отсутствии военного профессионализма даже среди высшего командного состава русской армии, что послужило причиной многих поражений в Ливонской войне и стало одним из объяснений ее итоговых результатов. Но надо помнить, что институт командных кадров был неотъемлемой частью московского военного лагеря, он сформировался вместе с ним, что и определило уровень профессиональной подготовки командного звена всех рангов. А формировался этот лагерь в вековой борьбе с кочевой степью, а потому и само московское войско и его военачальники вполне отвечали требованиям войн против азиатских орд. Ливонская же война по сути дела стала первым крупным эпохальным военным событием, в котором Москва столкнулось с военной машиной Запада. И несмотря на то что ее противниками были далеко не лучшие представители европейской военной школы, Москва, даже располагая значительно большими, чем ее враги, внутренними ресурсами и обладая более крепким государственным устройством, не выдержала противостояния.