При виде зловещего темного строения у девушки сжалось сердце. Ее тревога сменилась страхом, когда она увидела двух солдат, охранявших эту постройку, больше похожую теперь на пустую раковину.

Увидела стражу и Ульрика, широко перекрестилась, но промолчала. Готтлиб снова слез с облучка и подошел к дверце.

— Хотите, я поговорю с ними? — предложил он, мотнув головой в сторону часовых.

— Ступай, если хочешь. Скажи, что привез из Саксонии послание для графа Кенигсмарка...

Она наблюдала, как Готтлиб приближается к одному из часовых, как останавливается перед ним. Другой часовой продолжал медленно прохаживаться взад-вперед. Беседа вышла короткой, и вскоре Готтлиб вернулся к карете.

— Господина графа нет в Ганновере. Неизвестно, где он, куда отправился, когда возвратится. Слуги разбрелись. Едем в гостиницу? Лошади устали...

— Думаю, ты тоже... Поедем, но не сейчас. Сначала мне обязательно нужно кое с кем повстречаться. Поедем на Розелен-штрассе. Это возле ратуши, я покажу тебе дорогу. Только не забудь представить меня под именем моей сестры.

— Кому?

— Маршалу Подевильсу. Мы с ним друзья. Во всяком случае, мне так кажется... — негромко добавила она.

На самом деле это был один из ее наиболее давних и верных друзей, хотя их последняя встреча и закончилась на немного фальшивой ноте. Фридрих фон Подевильс был померанцем лет пятидесяти. С юных лет он состоял на французской службе и отличался в боях. К сожалению, на него как на гугенота повлияла отмена Нантского эдикта: пришлось ему возвращаться на родину и наниматься на службу там. Он был хорошо знаком с герцогиней-курфюрстиной Целльской еще с тех времен, когда она звалась Элеонорой д'Ольбрёз. А Филиппа Кенигсмарка он знавал еще со времен его сватовства к Софии Доротее. Он сопровождал незадачливую невесту к новому жениху, а потом, когда она переживала грудные времена, всячески старался ей помочь. При этом его блестящая военная карьера шла в гору. Что касается Авроры, то он никогда не скрывал своего восхищения этой девушкой. Он испытал невероятную душевную боль, когда именно ему было приказано оповестить сестру Филиппа о том, что ей лучше покинуть Ганновер...— А я считала вас своим другом! — сказала ему тогда девушка.

— Вы прекрасно знаете, что я им остаюсь.

— Зачем тогда вы согласились исполнить это гадкое поручение, зная, какую рану оно мне причинит?

— Затем, что в случае моего отказа его исполнил бы какой-нибудь грубиян. Избрав меня, курфюрст, никогда не бывший вашим врагом, позаботился о том, чтобы удар был не слишком сильным.

— Иными словами, моего изгнания требует «эта Платен», а он, ни в чем ей не отказывая, уступает и на этот раз, хотя его право — повелевать!

На том они и расстались. Вопреки его мольбам, она за прошедшее время не прислала ему ни одной весточки о себе.

Сейчас, размышляя об этом, Аврора сожалела о своей черствости. Карета тем временем медленно катила по темным безлюдным улицам Ганновера. Город явно изменился. Даже перед гостиницей Кастена она заметила совсем немного народу, а ведь раньше люди здесь почти никогда не закрывали дверей и окон, особенно летом; отовсюду слышался веселый шум. Пиво, можно сказать, рекой лилось по оглашаемым громкими песнями улицам; в кварталах, где проживало простонародье, ночи напролет голосили пьянчуги и уличные женщины. Не менее бурными были ночные развлечения приличного общества: в богатых домах пили не меньше, чем в грязных подворотнях. Нынче же город тонул в безмолвии, словно его придавили тяжелой крышкой...

Тем не менее перед «графиней Левенгаупт» двери одного из красивейших домов на всей улице распахнулись, как по волшебному заклинанию. Не убирая с лица вуаль, она поднялась следом за лакеем, несшим канделябр, по величественной резной лестнице, украшенной памятными ей военными трофеями. Помнила она и комнату, куда ее пригласили, — маршальский кабинет.

Хозяин дома ждал ее за столом, склонившись над географической картой. При ее появлении он вскочил.

— Фрау фон Левенгаупт! Вот нежданная радость! Я...

Конец фразы резко оборвался: после легкого поклона Аврора одной рукой откинула голубой шелковый капюшон, другой приподняла густую вуаль, в которой проехала через весь город.

— Добрый вечер, герр маршал, — промолвила она таким будничным тоном, словно они расстались только накануне.

Длинное лицо хозяина кабинета, обычно бледное, резко побагровело.

— Вы?! — пролепетал он в растерянности. — Неужели вы?

— Именно я, — сказала она с вызывающей улыбкой. Этот мужчина не так давно клялся ей в любви и просил ее руки, а потом он же сообщил ей о воле курфюрста. Аврора намеревалась напомнить ему об этом.

Спокойно подойдя к распахнутому настежь окну, она затворила обе створки, после чего опустилась в кресло, которое маршал от замешательства не догадался ей предложить, и медленно стянула перчатки. Все это время она не спускала с остолбеневшего Подевильса горящий негодованием взор.

— Честно говоря, на такой прием я не рассчитывала, — произнесла она со вздохом. — Уж не приняли ли вы меня за Медузу горгону?

— Что вы, что вы! Хотя, согласитесь, я вправе удивиться. Ваш визит — верх неосторожности! Если о нем пронюхают...

Да он совершенно невыносим!

— Успокойтесь, вы в полной безопасности, — процедила она. — Я для того и прикинулась своей сестрой, чтобы не вызывать неуместного любопытства. А не приехать я не могла. Полагаю, вы и сами об этом догадались. Буду краткой: мне надо знать, где сейчас находится граф Филипп Кристоф фон Кенигсмарк, мой брат!

— Понятия не имею, клянусь честью!

Смущенный пылающим взглядом ее синих глаз, Подевильс покружил по кабинету, потом пододвинул ногой табурет и уселся перед своей гостьей. Упершись локтями в колени, он согнулся пополам и едва не уперся лбом ей в подбородок. Наконец, овладев собой, он вскинул голову и даже попытался улыбнуться.

— Извините за не слишком учтивый прием, графиня! Вам давно известно, какие чувства я к вам питаю. При иных обстоятельствах я был бы сейчас счастливейшим человеком на земле: мы с вами наедине, и ваша красота...

— Оставим, если можно, в покое мою красоту. А вот об «обстоятельствах» я бы вас попросила рассказать. Я вам помогу: мне передали записку о том, что Филипп покинул вечером свой дом и вот уже три дня не возвращается. Вы близкий ему человек... по крайней мере были таковым раньше. При дворе вы тоже не чужой. Так что же стряслось? Он сбежал? Его схватили?

— Повторяю: я в полном неведении! Более того, для меня было новостью, что он сюда вернулся. Я думал, что он еще в Дрездене, и вдруг случайно с ним столкнулся...

— В каком состоянии вы его нашли? Он писал мне о своем намерении вернуться в Ганновер, и я беспокоилась, потому что надеялась, что он все-таки не покинет Саксонию.

— Я тоже. Что до его состояния — как бы вам его описать? Он показался мне возбужденным и встревоженным, как ни пытался скрыть это напускной бравадой.