из членов его команды. И дни, когда я видела Остина мельком, становились всё реже и реже.

Сначала я беспокоилась, что он подозревает о моей увлечённости. Что он думает обо мне как о глупой девчонке на шесть лет младше его. Потом проявилась его истинная сущность. Остин избегал меня, как торгового центра в «чёрную пятницу», потому что я ему не нравилась.

Он ясно дал это понять три месяца назад, когда пришёл в пекарню и оскорбил меня.

В тот день я позвонила отцу и сказала, что хватит. Больше никаких телохранителей. Никаких больше Остинов. Моё глупое сердце было разбито слишком много раз.

Отец обещал облегчить охрану. Какой же я была дурой, что поверила ему.

Где скрывались Остин и его команда? Оставались ли они возле пекарни весь день? У него был кто-то под прикрытием? У меня было много постоянных клиентов в пекарне, в частности, парочка, которые могли бы вписаться в команду Остина. Высокие. Широкие. Мускулистые. Бринн всегда предупреждала меня, когда в помещении появлялся горячий парень.

Так как же они следили за мной? Взломали ли они мою систему наблюдения? Как они узнали, что я приехала в Монтану? Эти засранцы, вероятно, следили за моими кредитными картами. Ублюдки. Я бы не удивилась, если бы всё было именно так в случае моего отца. Или Остина. С его ресурсами я сомневалась, что смогу многое скрыть.

«Garrison», фирма Остина, была не самой большой частной охранной компанией в Лос-Анджелесе, отнюдь. Но это была одна из самых быстрорастущих фирм с лучшей репутацией.

Остин был известен своими навыками оценки рисков. Ходили слухи, что Остин предпочитал работать с предприимчивыми богачами. Ему не нравились драма и известность, которые сопутствовали знаменитостям. Его клиентура состояла из таких людей, как мой отец, тех, кто оставался под радаром, но зарабатывал достаточно денег, чтобы какой-нибудь псих мог попытаться похитить их детей и потребовать выкуп.

Или убить их близких.

Мотивы отца, хотя порой и нелепые, исходили из лучших побуждений. Он страшно боялся потерять меня, как и маму.

Но ведь должен же быть предел? Страхи отца больше не могли держать меня в плену. В течение трёх дней в Монтане я была в полной безопасности. Когда утром появится Остин, чтобы сопроводить меня домой, я скажу ему нет.

— Нет.

Я начала практиковать это слово. Легко.

— Нет.

Очень легко. Я определённо могла сказать Остину нет, с помощью в виде алкоголя в моих жилах или без неё. Я сделала это сегодня. Завтра я сделаю это снова.

Мой желудок забурчал, но не от шампанского. Сегодняшнее проявление упрямства было аномалией. И кого я обманывала? Сказать Остину нет было практически невозможно. Это было чудо, что мне удалось задержать его сегодня.

Во всём виноваты его глаза. Эти кофейно-коричневые глаза поглотили меня целиком. Я была бессильна против них. Может быть, завтра я просто буду избегать зрительного контакта. Наверное, будет лучше, если я буду избегать всего его лица. Не было ни одной черты, которую бы я не обожала, от сильной линии его носа до упругих губ, квадратной челюсти и высоких скул.

Слава Богу, он сбрил бороду, которую отрастил в прошлом году. Если бы он появился в Монтане с бородой, я бы уже летела на самолёте, а не ждала обслуживания в номере.

Я видела ее всего один раз, но образ его скульптурной челюсти, покрытой идеально ухоженными темными волосами, запечатлелся в памяти. Остин зашёл в пекарню после того, как я вступила в… э-э… перепалку с дежурным телохранителем. Погода была не по сезону тёплой, кондиционер не работал, поэтому я приоткрыла заднюю дверь, чтобы обеспечить циркуляцию воздуха и побороть жар от печей.

Дежурному не понравилось, что дверь открыта. Я сказала ему, что это его проблемы. Он позвал своего босса.

В истинно остинской манере он добился своего. Я закрыла дверь, свалив свою слабость на бороду.

К счастью, теперь всё прошло. Остин вернулся к своему обычному чисто выбритому виду. Темные джинсы, начищенные ботинки и накрахмаленная рубашка с длинными рукавами. Хотя сегодня он закатал рукава до предплечий, обнажив тёмные волосы.

Хотя бы. раз я хотела увидеть его улыбку. Я не могла вспомнить, когда я видела его зубы. Но зачем ему улыбаться мне? Он ненавидел меня так же сильно, как я притворялась, что ненавижу его.

Моя мизерная, незначительная, безобидная увлечённость оказалась на удивление стойкой. Неважно, сколько раз он выводил меня из себя или расстраивал, эта чёртова штучка не умирала.

Потому что Остин Майлз был мечтой.

Он был хорошим человеком. Он любил свою маму — я дважды слышала, как он разговаривал с ней по телефону, и от обожания и любви в его голосе у меня на глаза наворачивались слезы. Его сотрудники восхищались им, уважали и ценили его уверенное руководство. Он обладал авторитетом и уверенностью, но не использовал свою харизму для запугивания и не заставлял других чувствовать себя неуверенно. Он был уравновешенным. Умный. Он держал дверь открытой для других и позволял пожилым людям пролезть вне очереди.

Моя жизнь была бы проще, если бы я ненавидела его так же, как он ненавидел меня.

Почему я ему так не нравлюсь? Неужели он действительно считает меня избалованной и эгоистичной? Остин не был груб ни с кем, кроме меня. Что же такого в моём характере, что выводит его из себя?

Да ну его. Я была милой. Я была симпатичной. Я была хорошим пекарем. А он портил мне Рождество.

Вспышка гнева пронеслась по моему телу, и я закрыла глаза, крепко зажмурившись. Завтра он мне понадобится, потому что я не собираюсь возвращаться домой. Называйте меня эгоисткой. Называйте меня избалованной. Считайте меня невоспитанной. Я останусь в Монтане на три дня, нравится это Остину или нет.

— Так и будет.

Я топнула ногой в тапочках.

Мне придётся позвонить и объяснить отцу, что Остин ни в чем не виноват. В противном случае отец наверняка уволит его. Но как бы они ни настаивали, я не отступлю. Если я это сделаю, то потеряю гораздо больше, чем этот побег.

В дверь постучали.

— Даааа. Еда, — я не потрудилась проверить глазок. Опять. Мне действительно нужно было поработать над этим. Потому что вот он, звезда моих фантазий, здесь, чтобы снова испортить Рождество. — Ты сказал, что у меня есть одна ночь. Уходи.

Остин протиснулся мимо меня, посылая поток своего сексуального, пряного одеколона прямо мне в ноздри.

Я вдохнула и затаила дыхание. Боже, я была жалкой.

— У них нет свободных номеров, —