усмехнулся Генрих. Оливия не ответила ему и даже не улыбнулась на этот раз, ведь она не видела ничего дурного в том, чтобы так поступить.

Вместо этого, она покорно последовала за Генрихом в лес. Мужчина широко шагал, потому Оливия едва за ним поспевала, иногда приходилось бежать.

– Одежду лучше сжечь, в ней много вшей. – сказал Генрих. – Даже бродяжке такое не отдашь. Как ты в этом ходишь?

– У меня не было выбора. – запыхавшись, ответила Оливия.

– Помыться не получится, вода уже холодная, а банями пользоваться сейчас – небывалая роскошь. – сказал Генрих, звякнув монетками в руке.

– Я даже не была в них ни разу. – ответила Оливия.

Добравшись до леса Генрих начал собирать хворост для костра. Оливия скрылась в кустах, чтобы переодеться. Достав из кармана два остроугольных камушка, Генрих быстро выбил из них искру и тем самым развёл костёр. Всё это он делал машинально, а в голове роились мысли:

«Что происходит? Зачем я её с собой взял? Нет Матильды, ну так развернулся бы и ушёл, заказал себе повозку и поехал на службу. Но нет, взял какую-то некрасивую глупую девку. Зачем?»

Но что-то в глубине души подсказывало, что он поступил правильно.

«Да где она там пропадает? Уже должна переодеться.»

– Оливия! Ну где ты там? Не хочешь расставаться со своей старой одеждой?

Но в ответ ничего не прозвучало. Генрих подошёл к тем кустам, где переодевалась девушка:

–Оливия! Ол..

Но он обнаружил лишь её старую одежду.

«Неужели сбежала! Вот же действительно сучье отродье! Что я ей сделал? Неужели обратно к Уолтону? Да не может быть. Так же благодарна была! Все они, проститутки, такие. Не зря их и лупят как скотину. У этой вообще так зубы выбиты. Не зря Уолтон мне говорил, что проблем доставит. Потратил деньги на одежду и всё, сбежала. Нет, не побежит же она к Уолтону в новой одежде, зачем? А вдруг её сейчас тихо похитили? Сколько ж людей на рынке бегают. Может кто заприметил, да ещё с чем-то в руках. Убьют и одежду эту продадут. Да что там одежда. Сапоги целое состояние стоят. Или просто попользуются и бросят. Надо попытаться найти.»

Генрих пошёл искать по лесу хотя бы следы или сильно примятую траву, если её насильно тащили. Слегка примятая трава от сапогов указывала на то, что девушка сама держала путь на рынок, никто её не тащил. Вернувшись обратно на рынок, он стал искать глазами Оливию, но народа было столько, что все люди превратились в одну сплошную серую массу из лохмотьев и тряпок – отыскать Оливию было невозможно.

Генрих прождал на рынке до того времени как все купцы свернули свои товары и уехали на гружённых тележках. Бледнел закат, а Генрих так и сновал уже по давно пустующему рынку. Как нельзя кстати Уолтон оказался победителем: «Без денег, и без бабы. А ведь и правда: денег осталось мало, но мне одному ещё можно прокормиться до восточной провинции, но как туда доберусь?

Хорошо, спрошу дорогу, но тогда зачем я выкупил эту проститутку? Я же изначально шёл за Матильдой! Если она мертва, то зачем я брал эту Оливию, которая знала лишь часть, хоть и большую, нужного мне пути? Смысл? Да нигде нет смысла! И пойду я, старый дурень, один в восточную провинцию, и буду там доживать свои унылые дни.

А может она вернулась и ждёт меня в лесу? Она же дура. Вдруг среди других кустов потерялась.»

С этими мыслями он вернулся в лес, но Оливии там не обнаружил. Только сейчас он вспомнил о том, что голоден. Развёл ещё раз костёр, постелил свой плащ рядом с ним и, сев, принялся есть хлеб и сыр. Лохмотья Оливии он всё– таки сжёг, не надо зато идти за хворостом. Так Генрих и заснул у костра.

Утром он проснулся от треска веток, будто кто-то ходил возле него. Открыв глаза, он не поверил своим глазам: это была Оливия. Ему не привиделось, это была действительно она. Мгновенно вскочив, он протёр глаза, тем самым согнал остатки сна.

Смущаясь, она достала из кармана горстку монет. Ими можно было оплатить те самые лепёшки, даже ещё немного оставалось на медовое пиво. Генрих схватил её за локоть и больно его сжал. Девушка испуганно вскрикнула.

– Где ты пропадала? Я искал тебя всю ночь по лесу, думал, что тебя загрыз дикий зверь или просто перерезал глотку местный головорез. Как ты достала эти деньги? Ты их украла? – спрашивал старик. Его голос не предвещал ничего хорошего. Он был злым и пугающим. Лицо искажённым от злости, а в глазах читалась угроза и испуг.

–Я…я…была на рынке. Просила милостыню, но никто мне не помогал. Я уже собиралась вернуться к тебе, но встретила у ворот знакомого человека. – испуганно пищала Оливия. – Он часто приходил ко мне в палатку, потому я подумала, что он сможет мне дать немного денег. Он с кем-то торговался, но, увидев меня, он прекратил разговор с купцом, и…я предложила себя… он согласился. Нам очень нужны эти деньги, и это единственная работа, за которую мне всегда платили… Он же не знает, что ты теперь мой хозяин. Я…я.. даже немного снизила цену, чтобы он не задался вопросом, почему я не в своей палатке, но я ничего не украла, честно.

–Я не твой хозяин. Я просто выкупил тебя, чтобы ты показала мне эту чёртову дорогу в чёртову восточную провинцию. Это просто услуга и ничего более. После того, как мы придём туда, ты можешь идти куда угодно. Ты практически свободный человек. Ты не обязана предлагать себя за лепёшки, я тебя об этом не просил, я мог бы достать деньги другим способом, не прилагая столько усилий.

–Но я просто хотела помочь. Нам же действительно нужны эти деньги. Мы голодны. Нам нужна еда. –пыталась оправдаться девушка.

– Я благодарен тебе за твои…старания. Ты можешь делать всё, что угодно, но не навлеки лишних проблем. Вдруг какой-то твой знакомый потеряет спьяну свои деньги, подумает, что это ты их забрала за совместное времяпровождение и натравит парочку псов нам в дорогу. Не делай глупостей. – грозно проговорил Генрих, но спустя время, успокоившись, он спросил её, – Ты сама хоть что-нибудь ела?

– Н-н-нет, со вчерашнего дня. – задумчиво ответила Оливия.

– Возьми, – Генрих протянул хлеба с сыром. – К чёрту эту роскошь, если ей нельзя пользоваться. Всё равно простые лепёшки с рынка куда сытнее этого.

Они принялись есть оставшийся хлеб с сыром, договорившись, что