Например, бактерии, которые вызывают болезнь Лайма, отлично умеют производить новые варианты, устойчивые к антителам, – именно поэтому болезнь Лайма так трудно лечить[13]. Если воздействовать на бактерии с помощью множества новых антител, бактерии станут еще более вариативными. Возникшие в результате новые вариации необязательно смогут эффективно защищаться от тех или иных антител, которые атакуют бактерии в настоящий момент, но эти вариации увеличивают вероятность того, что в будущем бактерии переживут атаку других антител.

Человеческие существа производят особенно широкий, разнообразный и непредсказуемый спектр вариаций потомства: каждый ребенок наделен неповторимой комбинацией свойств нервной системы и уникальными способностями, обладает сильными и слабыми сторонами, разными типами знаний и различными навыками. Это дает нам те же преимущества, что и у “эволюабельных” бактерий Лайма: вариации позволяют человеку как виду адаптироваться к непредсказуемым изменениям культуры и окружающей среды.

Давайте поговорим об отношении к риску. Мы знаем, что одни дети уже с самого раннего возраста довольно осторожны, в то время как другие очень предприимчивы. Например, мой старший сын Алексей всегда залезал на самую вершину горки на детской площадке, но при этом никогда не начинал карабкаться по лесенке, не изучив предварительно, как можно будет спуститься. А мой средний сын Николас стремительно взлетал на самый верх, ни разу не оглянувшись и ничего не изучая (что касается меня самой, то я, будь моя воля, к таким горкам близко бы не подошла).

По всей вероятности, родители детей, готовых рисковать, живут в постоянном напряжении, и их можно понять. Однако если люди, склонные к риску, и в самом деле ведут более рискованную жизнь, то почему же естественный отбор давным-давно не искоренил эту склонность? И аналогичным образом – если награда за риск перевешивает опасность, почему до сих пор не исчезли более осторожные и пугливые дети?

Когда события развиваются предсказуемым образом, то наиболее успешной будет консервативная стратегия под девизом “безопасность прежде всего”. Но когда обстоятельства меняются, умение рисковать становится более важным[14]. Те самые стратегии, которые годились в прежней обстановке, вдруг становятся непригодными. И, разумеется, невозможно заранее вычислить, когда произойдут непредсказуемые перемены, – на то они и непредсказуемые.

В результате, когда в популяции есть самые разные личности – и осторожные, и склонные к риску, – шансы на выживание каждого отдельного индивида повышаются. В предсказуемой ситуации консерваторы обеспечивают любителям риска все преимущества безопасности, а когда наступают резкие перемены, храбрецы дают осторожным соплеменникам возможность воспользоваться преимуществами инноваций.

Мой Николас, в детстве без оглядки взлетавший на самый верх горки, сегодня очень успешен в профессии, где ему постоянно приходится принимать рискованные решения стоимостью в миллионы долларов, – мне о таком и подумать-то страшно. Воспитывая Ника, я совершенно определенно не преследовала цели вылепить из него взрослого, жизнь которого будет полна риска и неопределенности. Но оказалось, что такая жизнь просто создана для Ника.

Приведу другой пример. Охота была важнейшей частью нашей эволюционной истории. На охоте необходимо держать ухо востро, обращать внимание на множество вещей одновременно и реагировать на мельчайшие изменения вокруг[15]. Поэтому кажется разумным предположить, что в те времена, когда охота была критически важна для выживания, такие свойства должны были развиться у всех членов человеческой популяции. А у тех, кто был способен сосредоточиться в каждый момент времени только на чем-нибудь одном, были, возможно, какие-то другие преимущества, но в целом такие люди, вероятно, считались менее ценными для общества.

Однако впоследствии, когда обстоятельства переменились, люди с подобным умением фокусироваться оказались как раз очень ценными. Как только в образе жизни человека на первый план вышло обучение, а не охота, способность фокусировать внимание превратилась в преимущество. В наши дни проблемы с адаптацией возникают как раз у тех детей, которые неспособны сосредоточиться на чем-то одном.

Вокруг концепции эволюабельности по-прежнему идет дискуссия, и предстоит проделать еще много научной работы, чтобы понять, как образом эволюция отвечает на изменения среды, порождая вариативность живых существ. Бесспорно одно: человеческая культура и обучение порождают особого рода “эволюабельность”, которая работает куда быстрее, чем биологическая эволюция.

Вместо того чтобы дожидаться, пока естественный отбор превратит нас в более приспособленные существа, мы адаптируемся самостоятельно, примеряя множество различных вариантов картины мира (разных теорий) и сохраняя те из них, которые соответствуют фактам, а несоответствующие отметаем. Философ Карл Поппер сказал однажды, что наука позволяет нашим теориям умирать вместо нас самих[16].

То же самое можно сказать и о культурном прогрессе. Мы можем тестировать и примерять различные картины мира, но в то же время мы способны создавать различные типы миров. Мы можем сделать это и с помощью новых инструментов и технологий, и посредством новых политических и общественных установлений – новых законов, обычаев и институтов. А затем посмотреть, какие технологии и социальные установления будут способствовать нашему процветанию.

Поэтому стратегия успеха для человечества состоит из двух частей. Мы начинаем с того, что генерируем множество разных вариантов-возможностей, причем по крайней мере часть из них – случайным образом. Затем мы сохраняем те из них, которые работают, однако при этом не отметаем полностью альтернативы. Вместо этого мы продолжаем генерировать новые альтернативные варианты и сохраняем их про запас, чтобы пустить в ход в новой среде или столкнувшись с новым набором задач.

Однако у этой стратегии есть слабое место. Как известно каждому родителю, беспорядок и эффективность – вещи несовместимые; именно поэтому хаос, который способен устроить маленький ребенок, мог бы стать поистине сокрушительным оружием. Неизбежно приходится искать баланс между исследованием множества альтернатив, которые могут пригодиться когда-то в будущем, – и надежной, прочной, быстрой и эффективной системой, необходимой здесь и сейчас. В области компьютерных технологий и в нейронауке это узкое место принято называть конфликтом между исследованием и использованием[17].

Исследование новых возможностей, идет ли речь о возможностях отдельной личности или возможностях теорий, технологий или культур, открывает путь к инновациям, к альтернативным решениям, необходимым в новых условиях. Но, разумеется, вам нужно еще и действовать здесь и сейчас, сообразуясь с текущими обстоятельствами. И здесь изучение возможностей ничего не дает – вы вряд ли захотите изучать все возможные варианты обращения с мастодонтами, если один из них уже несется прямо на вас. Великие полководцы и руководители не продумывают все возможные варианты планов и не выбирают самый лучший из них; они выбирают тот, который достаточно хорош, и выполняют его уверенно и решительно. Даже нерешительные ученые вроде меня в конечном итоге вынуждены выбрать какой-то один из множества возможных экспериментов и провести именно его.