Мы уже неоднократно упоминали униформизацию гражданского костюма. Что в нем есть от военной униформы? Разве униформа — не самая подходящая для этого революционного момента модель одежды? К такому выводу приходишь при чтении Даниэля Роша и Ричарда Ригли. Начиная с эпохи Людовика XIV офицеры и солдаты одеваются более-менее одинаково, хотя различия в качестве ткани, знаках различия на галунах и погонах сохраняют иерархию видимой. В то же время продолжают существовать элитные войска, которые гордятся своей исключительностью, проявляющейся в одежде. Можно вспомнить, например, яркий облик гусар с их киверами, усами, сапогами из мягкой кожи и «венгерскими кюлотами, длинными как брюки».

Функции «одевания в униформу» многочисленны: более эффективно вести бой, отличая своих от противника, распознавать представителей разных армий, привлекать рекрутов, одевать тело и держать его прямо, обеспечивать гигиену, улучшать состояние здоровья, отличать гражданского от военного (тоже подверженного моде), повышать престиж парадов. Униформа должна придавать форму телу и духу, способствуя слиянию индивида с определенной социальной ролью, особенно подчеркивая, что он вынужден играть, поскольку речь идет об осуществлении законной жестокости, являющейся продолжением политической власти. Как и о брюках, об униформе говорят, что она проста и функциональна. Но от принципов до реальной жизни далеко, и последняя порой бывает жалкой или более сложной, чем предполагает теория.

Начиная с 1789 года военная одежда пользуется бешеной популярностью. По данным Le Cabinet des modes, «военная одежда — это слишком новая вещь…, чтобы она сама по себе не стала объектом моды. Поэтому наша молодежь с ней практически не расстается; как не расстается она и с ружьями, парадами и учениями… Надо верить достоинству француза; он будет часто и с удовольствием надевать одежду, которая будет напоминать о том, как он завоевал свою свободу». Отсюда рождается идея, что следует положить конец анархии, позволяющей кому угодно носить униформу, изменяя ее по своей прихоти. Это произойдет в 1791 году.

Во времена Революции солдаты перейдут с белого — королевского цвета, символа справедливости и вечности, — на синий. Гражданское ополчение, Национальная гвардия, созданная в 1789 году, носит синие куртки и белые панталоны (декрет от 23 июля 1790 года). 14 октября 1791 года униформу гвардии начнет носить и регулярная армия. Объединение двух армий («васильков» и «белозадых»), случившееся в феврале 1793 года, должно произойти в том числе и с помощью введения единой униформы. Результат, безусловно, не совсем соответствует ожиданиям: старая униформа и старые знаки различия сохраняются, а униформа сама по себе становится престижной, вызывая зависть у гражданских лиц, причем обоих полов. Цвет нередко символизирует момент трансформации (как в противостоянии «белых» и «синих» на западе Франции). Распространение брюк во всем обществе — за счет привлечения все большего числа мужчин к внешним и внутренним сражениям — важный факт, который придает этому предмету одежды дополнительное значение — мужества военной профессии и геройской славы на поле сражения. Что касается стремления к униформизации, которая коснулась прежде всего армии, то оно будет иметь важные последствия для гражданского общества. Понятие гражданина-солдата конкретизируется в одежде. К примеру, Жан-Франсуа Барийон, 1 июня 1793 года представляя собственный проект конституции, выступает за униформу для детей, «солдат родины», и даже придумывает национальный костюм — небесно-голубого и зеленого цветов, чтобы избежать королевских цветов — синего и белого, которые напоминают о первой фазе Революции. Яркие цвета запрещены — представить розовую форму солдат принца де Линя теперь невозможно.

Термидор уничтожил одежду санкюлотов, но не брюки. Хотя, если верить песенке под названием «Совет санкюлотам», брюки по-прежнему вызывают споры:

Брюки не покидают политическую повестку дня. Journal des dames, посвященный моде, с иронией докладывает, что Совет пятисот[11] 19 мая 1797 года провел «крайне важную дискуссию» о том, что должны носить представители французского народа — кюлоты или брюки, сюртуки или карманьолы, стрижку под Марата или под Моисея. Директория придумывает официальные костюмы для представителей политической власти. По мнению некоторых, в результате отмены вестиментарных различий в 1789 году образовалась пустота, вредящая достоинствам дебатов, целостности и внятности представления государства. Поэтому членам Директории предписали носить синий фрак-мантию, тунику и белые брюки. А депутатам следовало носить красную мантию, синий фрак, трехцветный шарф и трехцветный же султан. Соблюдать такую строгую одежную форму еще сложнее, чем следовать вестиментарному коду для судей и администраторов, которые должны одеваться в черное. Даже художники из Французской академии в Риме[12] требуют себе официальный костюм, состоящий из «французского фрака синего национального цвета» с подкладкой из вышитого бархата, жилета, брюк из «казимира канареечного цвета» с разрезом для пуговицы в венгерском стиле и тесьмой небесно-голубого цвета, ботинками с небольшой шишечкой на конце шнуровки и круглой шляпой с шелковым шнуром.

Закон, принятый 24 декабря 1799 года, определяет гражданскую униформу консулов, министров и государственных советников, их курьеров и секретарей. Консулы должны носить белые брюки, вышитые золотом, и короткие черные сапоги. Другие декреты и постановления предписывают носить определенные костюмы префектам и офицерам полиции, чиновникам, советникам префектур, мэрам и их заместителям, секретарям муниципалитетов, судебным служащим, преподавателям университета, школ, лицеев, коллежей, сотрудникам таможен, лесничеств, налоговых органов, государственного учета исполнения бюджета, конной почты, присяжным оценщикам, руководителям торговых компаний во французских владениях в Индии, морякам и членам Института Франции. В этом способе различения функций и званий есть что-то военное.

Такое стремление все упорядочить контрастирует с фейерверком вестиментарной дерзости, оживившей конец столетия. Своим роскошным и невероятным стилем публику шокируют мюскадены, сначала прекрасные, а затем и вовсе невероятные. Они носят кюлоты с клапаном спереди или обтягивающие брюки, заправленные в сапоги. Их англомания проявляется в ношении редингота (от riding coat), фрака и сапог. Фактически это символ контрреволюции; на улицах происходят столкновения между республиканцами и монархистами — между кокардами и черными фраками. С помощью некоторых деталей одежды можно выражать сочувствие монархии: таким четким сигналом служат, например, 17 пуговиц на рединготе (в честь Людовика XVII) и белый цвет. Возможно и второе прочтение: эксцентричность золотой молодежи можно воспринимать и как радость, которую эти молодые мужчины испытывают в связи с возможностью вновь одеваться как угодно и по моде после десятилетия вестиментар-ной цензуры.