Последние красные автобусы отправились в сторону Локерби, освещая желтым светом, как прожектором, Инглиш-стрит. В конце Хай-стрит темнел обособленный от остальных зданий силуэт Мид-Стипл, и небольшой кругляшок циферблата на этой башне казался желтым, как лимон. Шаги прохожих становились тише и реже. Не было слышно никаких звуков, кроме голосов спорщиков у фонтана.

— Я не поверю в это, пока сам не увижу! — выкрикнул один из них.

Собеседники зашумели в ответ.

— Я не поверю в это, пока сам не увижу, — упрямо повторил он.

Раздался топот, и группа разделилась. Часть спорщиков ушла. Двое оставшихся продолжали горячо препираться.

— Спокойной ночи, Джок.

— Спокойной ночи, Гэм.

Но парочка не обращала внимания на окружающий мир.

— Говорю тебе, не поверю, пока сам не увижу! — В голосе звучала беспредельная решимость, спорщик мрачно смотрел в темноту. Желтые часы на Мид-Стипл пробили час, и я с удовлетворенным вздохом опустил ставни.

Да… Я снова в Шотландии.

Я приезжаю в Гэллоуэй, очаровываюсь странными видами, совершаю бьюкенитское паломничество, вижу место, из которого происходит набережная Темзы, обретаю собственную версию истории о Роберте Брюсе, посещаю старинный замок Трив и, в запутанном церковном дворе, вспоминаю Священную лигу и Ковенант.

1

Я увидел Гэллоуэй ясным осенним утром, когда краснела рябина, а леса были едва тронуты золотыми и янтарными тонами. Если бы я ехал дальше той же дорогой, она привела бы меня в Далбитти, но где-то возле местечка с симпатичным названием Бизвинг я свернул к северу.

Я пишу на каменном парапете, с которого видна дорога, петлявшая между серыми стенами. Это не главная трасса, и по ней двигалась лишь сельская повозка, да фермер в том, что здесь называли «военным трофеем» — «форд», случайно попавший на просторы Шотландии! Небольшой арочный мост изгибался над речкой с тихой, глубокой заводью. Я не мог оторвать взгляда от этого водоема, так как был уверен, что стоит подождать подольше — и здоровенная пятнистая рыбина, которая высовывалась из-под воды, вот-вот прыгнет вверх и взлетит.

Серые каменные стены разграничивали поля с обеих сторон дороги. На одном из полей паслось стадо «перепоясанных». Если бы между коровами устраивали конкурс красоты, полагаю, гэллоуэйские «перепоясанные» оказались бы победительницами. Это угольно — черные животные со снежно-белой полосой поперек корпуса, которая колеблется по ширине от фута до ярда. Они придают своеобразный колорит ландшафту, точно так же, как маленькие, черные, забрызганные навозом коровы керри в Ирландии или комолые коровы породы ангус в других частях Шотландии. Поля медленно поднимались в направлении неровных силуэтов холмов, покрытых самой зеленой травой, какую я только видел. Холмы эти низкие и создают ощущение волшебной страны. Если бы они находились в Донегале, вы бы поклялись, что в них прячутся лепреконы. Они завораживают. Кажется, они в любой момент могут открыться и выпустить в наш мир нечто, спящее веками в глубине, под густым вереском. Они выглядят неровными и зубчатыми, будто зелень скрывает руины старых замков. Возможно, если бы их просветили, как рентгеном, мы увидели бы шлемы и мечи, утраченные в древних схватках. Не исключено, что там лежат кости пиктов и римлян. За холмами начинаются болота, продуваемые ветрами, покрытые вереском цвета кларета и полные гудящих пчел.

Через небольшие промежутки вдоль дороги стояли невысокие деревянные платформы, а на них — бидоны с молоком. После полудня бидоны загадочным образом исчезли, так как молоко отправили на переработку. Платформы придавали Гэллоуэю облик хорошо организованного хозяйства…

И вот она! Я был прав! Я едва успел заметить ее краем глаза! Из темной воды взметнулся серебряный силуэт, а потом по поверхности побежала рябь.

Гэллоуэй — суровая земля. Упрямая и неподатливая. Таково было мое первое впечатление. Но как в сильных людях удивляют мелкие слабости и внезапные проявления нежности, так и в Гэллоуэе поразительная красота лесистых равнин и рек, зеленых лугов и белокрылых чаек, свидетельствующих о близости моря, контрастирует с дикими болотными участками и жутковатыми холмами.

Гэллоуэй состоит из двух частей: Кирккадбрайт и Вигтаун. Они занимают изрядный кусок юго-западной Шотландии, там, где она врезается в воды Солуэйского лимана и откуда в ясный день можно разглядеть Ирландию и остров Мэн.

Первое, что английский путешественник должен знать о Гэллоуэе: Кирккадбрайт следует произносить здесь как «Кир-кууууу-бри», а второе — под словом «графство» не подразумевают Кирккадбрайт, речь о Вигтауне. А если нужно как-то назвать Кирккадбрайт, его следует называть Стюартри. Поколение назад считалось крайним нарушением приличий говорить о Кирккадбрайте, как о Корнуолле, Норфолке или Саффолке, но поскольку термин «Стюартри» не признавала почта, такого топографического наименования как бы не существовало, так что на конвертах все равно приходилось писать «Кирккадбрайтшир», то есть «графство Кирккадбрайт».

Однако в разговорах использовался старый термин «Стюартри», ведь население этого края любит свою историю и гордится отличием от соседей, населяющих Вигтаун, который имеет не менее древнюю историю.

Вы можете спросить: следует ли называть графство словом «Стюартри»? Вот объяснение, которое дал мне один антиквар-краевед из Гэллоуэя:

В 1124 году, когда Давид I стал королем Шотландии, он принес в нее множество феодальных идей, заимствованных из Англии. Он был воспитан при дворе своего зятя Генриха I. Одним из новшеств было упрощение судебной системы, в том числе создание территориально-административных единиц. В стране появились «графства» по образцу тех, что норманны создали в Англии. Слово «шир» — «графство» имеет англосаксонское происхождение, оно образовано от «ширан» — «резать» или «разделять», и во главе каждого выделенного района ставился «шир-рив», впоследствии шериф. Эта должность стала наследственной. Когда Арчибальд Грозный стал лордом Гэллоуэя, он назначил своего представителя — стюарда, — который должен был собирать подати на востоке Гэллоуэя, то есть в современном Кирккадбрайте, а западный Гэллоуэй остался под прямым управлением королевского шерифа. Отсюда и появилось понятие «Стюартри», как напоминание официального назначения XIV века, сохраняющееся по сей день…

Вероятно, Гэллоуэй — наименее известный регион Шотландии. И хотя он гораздо доступнее Нагорья, или Хайленда, по географическим причинам он бесконечно более удален. Шотландское нагорье вошло в моду в викторианскую эпоху, а Гэллоуэй оставался замкнутым в своей природной изоляции вплоть до сравнительно недавнего времени. В Гэллоуэй не шла железная дорога — он расположен слишком далеко к югу от Глазго! — пока не построили ветку на Инвернесс и Нэйрн! У меня есть карта Англии и Шотландии, озаглавленная «Карта Великобритании Брэдшо, показывающая завершенную железную дорогу и перспективы ее развития». Она датирована 1850 годом. По этой карте видно, что Гэллоуэй оставался вне основных дорог вплоть до второй половины XIX века.