Петя вовремя вспомнил, что с Таней они вчера поссорились.

Парень вошел на кафедру, там уже сидел профессор Арнольдов. Как всегда, в черной паре, как всегда, в очках и, как всегда, с таким видом, словно живет тут же, на кафедре. Он серьезно, строго кивнул Пете и помахал рукой: пошли. Спустились на первый этаж, куда-то свернули… В этом коридоре без окон Петя никогда еще не был. Тускло горели электрические лампочки, до конца не разгоняли вокруг мрака. Коридор кончался дверью. Обыкновенной деревянной дверью, со стеклом. За дверью была площадка и лестница, внизу снова пошел коридор. Старые вытертые ковры ловили звук В конце коридора была опять дверь — но уже без стекла посередине, очень массивная дверь. Возле этой-то двери и остановился профессор Арнольдов. Остановился и встал спиной к стене, пропуская Петю к двери.

— Мне туда? — начал было Петя.

Арнольдов впервые улыбнулся — очень слабо, кончиками губ. Он прижал палец к губам, как на плакате «Не болтай!», другой рукой махнул в сторону двери. Пете вдруг перехватило горло. Так перехватило только раз за всю его жизнь, когда он уже бросил тряпичную гранату, а надо было выпрыгнуть из окопа, упасть на землю между гусениц танка. Упасть, вжаться в землю и дать танку промчаться над собой. Петя был уверен, что сумеет, но он знал и другое: у танкиста свои задачи, он едет сам по себе. Если Петя упадет неровно, если одежда зацепится за что-то, может случиться всякое. Так вот и здесь…

Петя выпрямился, встретился с глазами профессора. Черные умные глаза были серьезными, строгими и добрыми — одновременно.

Петя кивнул, улыбнулся… Арнольдов смотрел так же ласково и строго. И тогда Петя толкнул дверь… Не поддалась. Парню пришлось с силой потянуть дверь на себя, чтобы войти в слабо освещенную комнату. Он плотно прикрыл дверь за собой, как учили. Комната небольшая, квадратная; конечно, без окон. Лампочка под светлым абажуром, мягкий, довольно слабый свет. В противоположной стене — такая же глухая дверь, в которую Петя вошел. В третьей стене — маленькое окошко странной формы: полукруглое, высоко расположено, на уровне головы. За окошком стыла чернота. Возле четвертой стены — диван без спинки, с зеленой бархатной обивкой. Обивка потертая, как и ковер на полу.

Петя знал, как должен вести себя в этой комнате. Он сел на диван, инстинктивно стараясь не производить лишнего шума. Сел. Ковер непревзойденно гасил звуки. Царила глухая тишина, какую не просто нарушить. Петя знал, что начинать говорить все-таки надо, и он нарушил тишину, произнес по-тибетски вполголоса:

— Здравствуй, старик.

Его голос прозвучал странно, надтреснуто. Петя сам бы не поверил такому неуверенному голосу. Но прозвучало громко, в комнате редкая акустика.

— С чего ты взял, будто я старик? — отозвались через черное окошко.

— Потому что ты почтенный старый Наимудрейший. Ты могуч, от тебя зависит, поверят мне или нет.

— Но почему Наимудрейший? Тогда — вождь!

Голос старый, надтреснутый, злобный.

— У меня нет вождей, я не из племени голоков, — почтительно продолжал Петя по-тибетски. — Мне не нравится страна голоков, там сплошные камни и лед, а я люблю теплые долины. Я живу в городе Чжэнцо.

— Ты не можешь жить в городе Чжэнцо! Такого города не существует.

— Он существует, старик. Если пойти от города Шицзэ вверх по реке Тонг, через три дня ты придешь в город Чжэнцо. Я Чуй из города Чжэнцо.

— И что я увижу по пути? Где я там буду ночевать?

— Первый день ты будешь идти широкой долиной, все время вверх. Ты будешь видеть везде дома, обработанные поля и абрикосовые рощи. Только к концу дня станет меньше абрикосовых рощ, а поля будут уже не везде…

Петя хорошо помнил фотографии. На всех них на фоне бешено мчащейся реки были отдельные домики, редкие стебли на заваленных камнями полях, а выше, на неимоверную высоту, шли скалистые обрывы, постепенно переходящие в вершины. И это ведь еще одно из самых благодатных местечек Тибета…

— Где ты будешь там ночевать?

— Мы с отцом останавливались у крестьян… Там всякий даст пристанище путнику.

— Как звали крестьян?

Странный голос. Громкий, но как будто человек шепчет. Громкий шелестящий шепот, как и не голос человека. Голос, лишенный всяких красок Страшный голос.

— Мы всегда жили у старого Пурчэна. У него жена Шиць и дочка Тричам. Пурчэн варил много пива.

— Тебе не повезло, шпион! Я хорошо знаю Пурчэна! Он никогда не варил пива, так и знай!

— Ты мог знать одного Пурчэна, я знал другого. Пурчэн с реки Тонг всегда варил пиво, отец любил у него останавливаться.

Интересно, если самому Пурчэну показать этот диалог, что он скажет? Петя знал, что у Пурчэна одно ухо длиннее другого, но понятия не имел, есть ли у него чувство юмора. На дальнейшее зарубка: если уж заниматься такими шпионскими делами, делать себе «легенду», всегда надо узнавать побольше и про характер человека.

— Где располагался его дом?

— Дом Пурчэна лежал на острове… Маленький остров между двух окатанных глыб камня, и на нем — сразу дом, стена почти поднимается из воды.

— А как вы залезали в этот дом?

— Пурчэн опускал нам бревно, и мы поднимались по бревну.

— Врешь! Ты все забыл, со стен в Тибете спускают лестницу!

— Ха!!! Ты сам все забыл, Наимудрейший! В Тибете нет лестниц, там вместо лестниц делают насечки на бревнах и по этим насечкам поднимаются!

Пете показалось, что так продолжалось очень долго. «Старик» в своей каморке сыпал вопросами:

— Если ты встанешь возле дома лицом к реке, что ты увидишь?

— И что делал твой отец в этом городе?

— Как зовут главного святого города Чжэнцо, где расположен его главный храм?

Петя вспотел от напряжения, от спертого воздуха этой комнаты. Между лопатками потекла струйка. Одно хорошо — он знал все ответы на вопросы, он отвечал, он все знал.

И вдруг:

— Ха! Ты все равно никакой не тибетец! Ты житель России, вот ты кто! У тебя акцент! Ты не умеешь говорить, как тибетец!

— Я говорю лучше тебя, — настаивал Петя. — Я даже знаю стихи по-тибетски! Хочешь, я тебе их прочитаю?

— Ты не сдашь экзамен! — ликовали, захлебывались за стенкой. — Ты европеец! Ты провалился, парень! Ты подставился!

Петя невольно вскочил. Этот полукрик-полушепот, мертвый голос из отверстия в стене заставил его сделать шаг… И тут же парень отшатнулся назад! Он чуть не подошел к окошку, разделявшему его и тибетца. Если бы он подошел, сидящий там мог бы увидеть его лицо. Он сразу понял бы — никакой он не Чуй из Чжэнцо. Он знал бы, кто из его собеседников — европеец. А нужно, чтобы человек за стеной считал бы его настоящим Чуем из Тибета.

— Ты зря орешь на меня, старик. Я Чуй! Чуй, и мне было приятно говорить с тобой про мою родину, на своем языке.