— Не исключено, — улыбнулся Долгов. — Знаешь, веснушка, некоторые психологи считают, что сумасшествие и гениальность — это одно и то же. Ван Гог лежал в сумасшедшем доме, но он писал гениальные картины. Роберт Лоуэлл и Сильвия Плат вообще не вылазили из психушки.

— А кто это? — насторожилась Татьяна.

— Не важно. Гении.

— Хорошо, если так. Только мне кажется, что вместо Нобелевской премии ты когда-нибудь получишь направление в дурку. Завернут тебя, лапочку, в мокрую рубаху, вколют укольчик и бросят в комнату с мягкими стенами. Чтобы голову себе не расшиб.

— Рад, что ты за меня переживаешь.

Долгов взял конверт, мельком заглянул в него, удовлетворенно кивнул и спрятал конверт во внутренний карман пиджака.

— Трепещите, враги! — весело проговорил он. — Теперь жизнь Хозяина в надежных руках.

— Что ж… Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — заметила на это Татьяна. Она изящным жестом вмяла окурок в пепельницу и взяла сумочку. — Мне пора бежать. И вот что, Андрюша, если захочешь меня увидеть — приходи в приемную. Эти таинственные посиделки в баре мне не по душе.

В темных глазах Долгова полыхнул холодный огонек.

— С каких пор? — осведомился он.

— Сам знаешь, с каких.

Татьяна поднялась со стула и забросила сумочку на плечо.

— Пока, милый! — насмешливо сказала она, помахала Долгову ладошкой, повернулась и зацокала каблучками по мраморному полу.

Долгов проводил ее взглядом до самой двери, затем повернулся к окну и смотрел на девушку до тех пор, пока она не скрылась из виду.

— В дурку, говоришь? — тихо проговорил он. Усмехнулся и добавил: — Не дождетесь.

В глазах его стояло бешенство.

5

— Ну, как?

— Как всегда.

— Скажи это вслух.

— Ты лучший! — улыбнулась Татьяна и потерлась острым подбородком о его волосатую грудь.

— То-то же.

Максим взял с тумбочки сигареты и закурил. Татьяна, подперев щеку рукой, смотрела, как он курит.

— Какой же ты тщеславный, — тихо сказала она.

— Мне есть, чем гордиться, ты не находишь? — усмехнулся в ответ Максим.

Это был рослый, мускулистый детина с тяжеловатым подбородком, на котором красовалась «голливудская» ямочка, и длинными темными волнистыми волосами. На носу у Максима была изящная горбинка. Татьяна провела пальцем по этой горбинке и сказала:

— Все-таки ты удивительно красивый сукин сын.

— Это мой главный капитал, малышка.

— И ты имеешь с него неплохие дивиденды. Ну-ка, скажи — скольких богатеньких вдовушек ты окрутил и разорил?

— Ни одной, — с усмешкой ответил Максим. — Я специализируюсь на замужних барышнях. Мне не нужна легкая добыча.

— Когда-нибудь тебе проломят череп, — сказала Татьяна.

Максим пожал плечами:

— Пробовали. Но, как видишь, я жив. А тот, кто пробовал, до сих пор работает на лекарства.

— Ты не только тщеславный, но и самонадеянный. Кстати, я совсем не замужняя барышня. Что ты делаешь в моей постели?

— С тобой у меня не бизнес. С тобой — любовь.

Максим глубоко затянулся, и вспыхнувший огонек сигареты осветил нижнюю часть его лица — такую же красивую (на взгляд Татьяны), как и верхняя. Татьяна потянулась и поцеловала его в уголок твердых губ. Максим повернулся и поймал губами ее губы.

— Мы знакомы два месяца, а у меня до сих пор дрожь по жилам, когда ты меня целуешь, — мягко сказала Татьяна.

— Взаимно, — сказал Максим.

Татьяна, чуть отстранившись, полюбовалась его литой мускулатурой, затем наклонилась и поцеловала Максима в плечо. Он усмехнулся, затушил сигарету в пепельнице и повернулся к девушке.

— Ты обдумала мое предложение?

— А ты делал мне предложение? — игриво проговорила она. — Где же кольцо с бриллиантом?

— Не валяй дурака. Ты знаешь, о чем я.

— А, ты об этом… — Татьяна поморщилась. — Я не хочу это обсуждать. Мне не нужны проблемы. Тебе, я думаю, тоже.

— Никаких проблем не будет, — веско произнес Максим.

Татьяна отпрянула от него и легла на спину. Она выглядела обиженной. Теперь уже Максим склонился над ней.

— Милая, — произнес он мягким, бархатным баритоном, целуя ключицы девушки. — Я знаю, что ты боишься. Но я ведь с тобой. Мы неплохо на этом заработаем, поверь мне.

— Ты не знаешь Мохова. Он не какой-нибудь там трус, он кому угодно глотку перегрызет.

— Не накручивай, золотце. Ничего он никому не перегрызет. Он давно уже играет по правилам. Мохов — политик. А политики боятся публичных скандалов.

Максим попытался поцеловать Татьяну, но она отвернулась.

— Что? — недоуменно спросил Максим.

— Я уже сказала: я не хочу в этом участвовать.

— Золотце, ты не можешь в этом не участвовать. Ты главный игрок, а я всего лишь твой помощник. Поверь мне, если бы я мог выкачать из него пару тысчонок без тебя, я бы давно уже это сделал.

Максим снова попытался поцеловать девушку, но она оттолкнула его и села в постели. Волосы ее были растрепаны, покрывало сползло, обнажив большую, упругую грудь до самого соска.

— Ты не понимаешь! — яростно проговорила она. — Это не игрушки. Мохов — не муж одной их твоих вдовушек.

— Да я понимаю, золотце. И сознаю «всю степень опасности». — Максим снова усмехнулся. Он был абсолютно уверен в себе, и нерешительность Татьяны его и забавляла, и злила. — Но если обыграть все умело — никаких неприятных последствий не будет. Ты ведь знаешь, что я в этом деле не новичок. Я все устрою. На тебя подозрение не упадет — будь спокойна. Ну же, золотце!

Татьяна вновь попыталась отстраниться, но на этот раз Максим поймал ее лицо ладонями и крепко поцеловал ее в губы.

— Черт… — прошептала Татьяна с придыханием. — Что ты со мной делаешь…

«Вот ты и созрела, моя девочка, — пронеслось в голове у Максима. — Все вы созреваете. И все делаете так, как я скажу. Одни раньше, другие позже».

Он самодовольно улыбнулся и сказал твердо и веско:

— Мы сделаем это. Главное тут — не зарываться и вести себя благородно. Больше десяти штук просить не станем. Для него это не деньги. И негативы вернем — все до одного. Он обойдется малой кровью, а мы с тобой махнем через месяц на Мальдивы. Помнишь, ты хотела?

— На Мальдивы… — эхом отозвалась Татьяна.

Глаза ее были полуприкрыты, на губах играла улыбка.

— Ага, — кивнул Максим. — Вдвоем — ты и я. Пляж, море, коктейли, бунгало. Все, как ты хотела.