Рамола Шерман

Бобби Пиккет

Телефонный звонок отвлекает Рамолу от группового чата. Весь дисплей занимает фотография с подругой Натали. Снимок был сделан на девичнике шесть лет назад. Они стоят, облокотившись на деревянные перила залитого солнцем бара под открытым небом, поднятые в тосте бокалы, хохочущие рты. На всех — белые футболки с карикатурной физиономией Натали и подписью «Нат надавала обетов верности». Группа назначила Рамолу добровольцем объяснять любопытным смысл надписи на футболках — британский акцент и медицинская лексика делали ее хмельные объяснения еще путанее.

Вид лица Натали в телефоне на мгновение оживляет искру угрызений совести. Помимо нескольких случайных эсэмэс Рамола не говорила с Натали с предрожденчика, состоявшегося два месяца назад. Неизменно практичная Рамола купила в подарок месячный запас пеленок и влажных салфеток. Уходя с вечеринки, она вручила Натали плюшевого медвежонка Паддингтона[4] и целую стопку детских книг, извиняя дополнительный подарок желанием поддержать имидж лучшей подруги.

— Привет, Натали.

— Ох, слава богу, Мола. — Прозвище — память об учебе в колледже, Натали — единственная, кто им еще пользуется. — Я пыталась дозвониться на 911, звонки не проходят. Я… — Натали замолкает и тихо плачет. — Ты дома? Мне нужна твоя помощь. Я не знаю, что делать.

— Да, разумеется. Я у себя. Ты где? С тобой все в порядке? Что случилось? — Рамола испытывает сбивающее с толку ощущение, будто находится не в своем теле, а наблюдает текущий момент со стороны из недалекого будущего, до которого еще надо дожить или заслужить его, она как будто ждала этого звонка и теперь уверена, что он принесет недобрые новости.

— Я в машине. На полпути к тебе. Приеду через пять минут.

Рамола подскакивает к эркерному окну, распахивает шторы, чтобы лучше видеть стоянку.

— Почему ты не дома? Схватки начались?

— Мне пришлось бежать. Случилось ужасное. Мне реально нужна помощь. — Обычно уверенный, настойчивый голос Натали теряет силу с каждым сказанным словом, так что в конце третьего предложения напоминает лепет испуганного ребенка.

— Я помогу — обещаю.

Натали плаксиво шепчет: «Ой, твою мать», шепот переходит в судорожные всхлипы.

— Что с тобой? Ты в порядке, Натали? Мне выйти тебя встретить?

— Рука офигенно болит, — бурчит Натали, явно пытаясь взять себя в руки. — На нас напал какой-то тип. Зараженный. Пол принес в дом продукты, мы стояли в гостиной и говорили, просто говорили, даже не помню о чем… — Фраза обрывается.

— Натали, ты еще тут?

— Короче, входит какой-то тип. Открыл сетчатую дверь и ввалился прямо в наш гребаный дом. Пол попытался его не впустить, но упал и… и… и я пыталась ему помочь тоже, но Пол… — Речь опять дробится на осколки всхлипов, Натали делает глубокий, вибрирующий вздох и снова приходит в себя. — Этот тип убил Пола и укусил меня за руку.

Рамола ахает, прикрыв рот, пятится от окна, точно боится увидеть повторение сцены на автостоянке. Что тут скажешь? Чем утешить Натали?

Когда первоначальный шок проходит, в Рамоле одерживает верх врач-клиницист, этот врач требует дополнительных сведений о Поле, желает убедиться, права ли Натали и действительно ли ее муж мертв. Ей хочется спросить о ране на руке — прокушена ли кожа? — навести справки о зараженном мужчине — как он выглядит, какие у него были симптомы.

— Боже мой, Натали. Не знаю, что и сказать. Я… страшно сожалею. Пожалуйста, соберись и будь внимательна по дороге сюда. Я хочу, чтобы ты добралась целой.

— Ну, кусочек от меня уже откусили.

Трудно определить, смеется Натали или плачет.

— Ничего, мы твою руку обработаем и введем тебе вакцину. — Рамола замечает, что пользуется в разговоре с подругой царственным «мы», которое нередко употребляет в общении с пациентами.

— Мола, Пола больше нет. Пол мертв, твою мать. Что мне делать?

— Мы отвезем тебя в больницу. Немедленно. — Рамола бежит на кухню. Из-под раковины достает коробку с перчатками из нитрила. Перчатки — из клиники, дома она делает в них уборку. Прижимая плечом телефон к уху, натягивает пару перчаток и спрашивает: «Ты уже близко?»

— Только что проехала под виадуком.

Кантонский виадук из гранита и известняка — двухсотлетний левиафан, нависающий над Непонсет-стрит на высоте двадцати метров. Дом Рамолы от него всего в нескольких кварталах.

Рамола спрашивает: «Голова не кружится? Не хочешь остановиться? Я могу подъехать и тебя забрать». Она хватает сумочку с кухонного стола, дважды проверяет, на месте ли ключи от машины. Чьим бы транспортом они ни ехали, Рамола не позволит подруге сидеть за рулем. Она прикрепляет к толстовке свою медицинскую бирку. На Рамоле фланелевые брюки от пижамы, ее «удобные штаны», переодеваться нет времени.

— Останавливаться я не буду. Нельзя. Для оказания помощи и так мало времени, это точно? Правду говорят, что вирус действует очень быстро?

— Ты скоро будешь у меня, мы тебе поможем. Я могу не вешать трубку или ты предпочитаешь держать руль двумя руками? Можешь перейти на громкую связь или совсем отключиться, если так проще и безопаснее. Я слежу из окна. Если хочешь, могу дождаться тебя у обочины.

— Нет! — выкрикивает Натали на грани истерики. — Не выходи, пока я не приеду.

Рамона подскакивает к бельевому шкафу, хватает два полотенца и забрасывает их на плечо. Тут же бежит на кухню за бутылкой воды и полупустым флаконом жидкого мыла для рук, оттуда — назад к входной двери. Сует босые ступни в кроссовки для пробежек.

— Мола, что это за шум? Ты, случаем, не вышла во двор?

— Нет. Я собираю вещи, жду за дверью, надеваю бегуны.

— Их не называют бегуны, — говорит Натали срывающимся голосом, отчего у Рамолы щемит сердце.

— Я их так называю, потому что они бегуны и есть. — Рамола расстегивает молнию на сумке с суточным запасом, кладет в нее воду и мыло, снова занимает пост у окна. — Не буду выходить, пока не увижу тебя. Обещаю.

Рамола открывает окно для чата, пробегает сообщения от Джекки и Бобби, находит эсэмэску с упоминанием высокой температуры всего через час после заражения. По сравнению с обычным бешенством симптоматика нового вируса проявляется с астрономической быстротой. У пациента с обычным бешенством, если его не лечить, симптомы дают себя знать только через несколько недель, иногда даже месяцев. Вирус проникает в организм в месте укуса или экспозиции и медленно продвигается к мозгу вдоль нервных путей со скоростью один-два сантиметра в сутки. Появление симптомов (высокой температуры, тошноты, головокружения, беспокойства, гидрофобии, бреда, галлюцинаций, крайней возбудимости) означает, что вирус преодолел гематоэнцефалический барьер, что у медиков считается рубежом необратимости. Подавить возбудитель бешенства, если он проник в мозг, невозможно. В таком случае вирус неизбежно вызывает смерть.