В лодках находилось 19 моряков, 1 белый пассажир и 57 ласкаров[6]. Двое были ранены. Радист был ранен в голову и руки деревянными осколками, которые пришлось удалять под наркозом; один ласкар, раненный в живот, умер прежде, чем мы смогли сделать ему операцию.

В сгущающихся сумерках мы шли на юг со скоростью 12 узлов, возвращаясь по курсу, которым следовал наш противник. При этом мы двигались небольшими зигзагами. В этот вечер в кубриках было неспокойно; всех сильно взволновали дневные события, и одиннадцать членов абордажной команды вновь и вновь описывали в деталях все, что видели на борту вражеского корабля. Со всех сторон на них посыпались вопросы. Хорошо ли было оснащено судно? Много ли оказалось разрушений от нашего артиллерийского обстрела? Можно ли было потушить пожар? Имелась ли на борту какая-нибудь добыча? Не испытывали ли они чувство страха, когда лазили по трюмам незнакомого судна, хотя могли предполагать, что уже, возможно, горят запальные шнуры? Заметил ли кто-нибудь, как разместили экипаж потопленного судна? Обосновались ли белые и цветные в одних и тех же помещениях?

В операционной доктор Шпрунг и ассистирующий ему доктор Рель извлекали деревянные занозы и щепки из головы и рук радиста. Раны имели ужасный вид – деревянные осколки увечили тело сильнее, чем стальные. Вместе с Мором, Каменцем и офицером связи я изучил документы, найденные на борту. Допрос пленных конечно же представлял достаточный интерес, но в тех бумагах содержалось множество ценных сведений. Первым важным для нас открытием было то, что все британские торговые суда имеют черный или серый корпус, а надстройки выкрашены в коричнево-желтый цвет. Пользуясь этими сведениями, мы могли теперь превратить рейдер в британский корабль – огромное преимущество на таком маршруте, как этот, где преобладали британские суда.

Не менее интересным для нас стал тот факт, что британские корабли шли ночью при полном затемнении, даже без навигационных огней. Ко всему прочему стало ясно, что англичане и не подозревали о присутствии германских военных кораблей в этих водах, поэтому на маршруте между Дурбаном и Сьерра-Леоне не было никакой эффективной охраны со стороны Королевского военно-морского флота. Система конвоев действовала только на трассе от Фритауна до Соединенного Королевства; «Сайентист» должен был выйти оттуда в составе конвоя вскоре после своего прибытия 10 мая. В своем последнем рейсе они не встретили ни одного судна до столкновения с нами.

Среди документов, найденных в радиорубке, были записи свободного радиопоиска других кораблей и шифровальная таблица; мы узнали, что в море британские корабли соблюдали полное радиомолчание и не пользовались иностранными позывными, а только теми секретными позывными, которые были указаны в «Наставлении по связи для вооруженных торговых кораблей во время войны», датированном ноябрем 1938 года. Это руководство представляло для нас огромную ценность. Мор также обнаружил руководство по ведению огня и инструкции относительно того, как действовать в случае, если тебя атакуют в условиях самостоятельного плавания или в составе конвоя.

Белых и цветных пленников расселили по разным помещениям. Задача оказалась нелегкой, поскольку при ограниченном пространстве на борту корабля было важно сохранить принцип разделения белых и цветных. Цветным достались достаточно просторные помещения, тогда как белым было тесновато до тех пор, пока не освободился минный отсек. Я распорядился, чтобы белые пленники питались так же, как и мой экипаж, а повар-индиец получил приказ готовить рис, сардины в масле и прочие азиатские деликатесы для ласкаров. Я сам очень люблю хорошее кэрри, и вскоре добился того, что этот индиец научил нашего повара правильно готовить рис. Мне нравится, когда вареный рис сухой и рассыпчатый, но, несмотря на протесты, до сих пор мне всегда подавали влажную размазню. Вскоре все изменилось! Едва в первый раз мой экипаж попробовал рис, приготовленный в индийской манере, как все облизнулись, даже много лет спустя по-прежнему заказывали рис а-ля «Атлантис» в качестве главного блюда на своих ежегодных встречах.

В письменной аналитической записке о бое я отметил, что наша методика завязывания боевых действий сработала безукоризненно, камуфляжные устройства и приспособления функционировали без сучка и задоринки. Британский вахтенный офицер сказал, что у него не зародилось никаких подозрений; однако шкипер корабля заявил, что если бы его заблаговременно предупредили, он на расстоянии 8 – 9 километров понял бы, что «Атлантис» не имеет никакого отношения к Японии. Он не стал раскрывать своих секретов, но, вероятно, принял «Атлантис» за корабль немецкой постройки, плавающий на южноамериканских линиях. Я также записал в своем судовом журнале, что в результате недоразумения абордажная команда взяла с собой только 18 килограммов взрывчатки, и это стало причиной того, что понадобилось много времени, чтобы потопить «Сайентист»; я пометил, что в дальнейшем им следует брать с собой 90 килограммов. Я добавил, что мы сохранили одну из шлюпок «Сайентиста», а остальные затопили огнем из орудий, предварительно сняв с них все, что нужно.

Итак, мы прошли крещение огнем. Что дальше? Наши мины до сих пор были на борту. «Сайентист» до 10 мая во Фритауне не ждали, значит, у противника день-другой не должно было зародиться никаких подозрений. Так что теперь настало как раз самое подходящее время для установки мин.

Стараясь держаться подальше от всех прибрежных маршрутов и ни с кем не сближаться, мы обогнули мыс Доброй Надежды и отклонились далеко на юго-восток, прежде чем подойти к мысу Игольный. Никто никогда не подумает о корабле, плывущем на запад из Малайи или Австралии, что это минный заградитель.

Погода оставалась ясной, и легкий ветерок неторопливо гнал навстречу кораблю низкие волны; солнце палило, небо было покрыто белыми кучевыми барашками. Вновь завербованные индийцы с довольным видом трудились на палубе и на такелаже, со смехом и шутками счищали ржавчину. Наши артиллеристы практиковались на учебном заряжающем устройстве по секундомеру, а пленники-англичане играли в карты на палубе. День за днем мы шли на юг, не встречая никого и ничего. Я придерживался курса вне зоны действия южноафриканских воздушных патрулей и вдали от занятых противником рубежей на море, о которых узнал из бумаг «Сайентиста». Каждый дневной переход на 500 километров приближал нас к цели.

Утром 10 мая мы находились как раз в 24 часах пути от мыса Игольный и достаточно далеко к юго-востоку для того, чтобы создалось впечатление, будто мы пришли из Австралии. В тот же самый день германская армия вела наступление с линии Зигфрида на Францию и Голландию. Я установил скорость 19 узлов до 17.00; в оставшиеся четыре часа боевого курса планировал держать 15 узлов. Несмотря на очень ясную погоду, я своих планов не менял; каждый день отложенной операции означал ухудшение лунного освещения. Мы шли навстречу празднику Троицы, когда на берегу все будут веселиться. Вся Южная Африка, вероятно, в это время уже приникла к приемникам, слушая новости о наступлении германских войск; поэтому, несмотря на отличную видимость, обстоятельства благоприятствовали установке мин.