Он и был убит первым же выстрелом.

Они познакомились в октябре 1917 года, когда Киров в составе одной из закавказских делегаций приехал на II Всероссийский съезд Советов. Сталин в те первые дни новой власти был членом Политбюро ЦК, фактически одним из вождей, и конечно же ему было приятно опекать молодых революционеров с Кавказа. Киров ему сразу понравился: честный, открытый, с восторженным сиянием голубых глаз. Во всяком случае, уже в мае 1918-го Сталин дает Кирову рекомендательное письмо, где написано, что предъявитель сего заслуживает «полного доверия». Их тесное знакомство продолжилось после Гражданской войны. Киров информирует Сталина о положении дел на местах.

Так, в феврале 1922 года Киров сообщает Сталину: «За последнее время на Кавказе заметно такое явление: почти во всех городах и областях Сев. Кавказа и Азербайджана развивается усиленная агитация против партийных и советских работников, особенно ответственных». И Киров далее информирует, против кого направлена эта «агитация». В числе этих лиц друг Сталина и Кирова — Орджоникидзе. Если проанализировать эти сообщения и шифротелег-раммы, то Киров нечто вроде секретного сталинского осведомителя.

Нам думается, что подобные услуги были выгодны как самому Кирову, так и Сталину. Первому дальше больше. Он регулировал тем самым политическое и должностное положение свое и друзей от возможных провалов, обеспечивая поддержку центра, и, оказывая помощь Сталину, по мере его продвижения вверх двигался и сам. Уже на X съезде партии (1921 г.) Киров кандидат в члены ЦК, на XII (1923 г.) — член ЦК, в 1926 году — кандидат в члены Политбюро ЦК и первый секретарь Ленинградского сначала губкома, а потом обкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б), то есть фактически партийный и реальный глава всей северо-западной части СССР. Киров сменил на этом посту ненавистного Сталину Григория Зиновьева. Здесь стоит особо заметить, что Сталин кого-либо на этот пост вряд ли бы поставил: ему во главе «зиновьевского Ленинграда» (это не секрет, что за годы своего правления с 1918 года еще в Петрограде и по 1926 год в Ленинграде Зиновьев на всех ответственных постах расставил своих людей) был нужен свой особо доверенный человек, который сумел бы расчистить зиновьевские «авгиевы конюшни».

И наконец, в 1930 году Киров — член Политбюро ЦК, а в 1934-м — уже член Политбюро, Оргбюро ЦК, правитель Ленинграда и северо-запада СССР и секретарь ЦК. Это ли не лестница успеха, не триумфальное восхождение скромного, незаметного Кирова, о котором Лев Троцкий отзывался не иначе как о «серой посредственности» и «среднем болване» Сталина?! И уж безусловно, что всем своим восхождением Киров был обязан Сталину, без помощи которого вряд ли бы «мальчик из Уржума» далекого зауральского поселка выбился в вожди красной империи. Но Сталин пришел к власти, ему нужны были свои люди для того, чтобы окончательно разделаться со всей оппозицией на всех уровнях и чтобы обеспечить себе бесконтрольную власть.

Он уже многого добился, заменив Ленина во время его болезни на посту секретаря партии. Смерть Ильича в 1924 году не застала Сталина врасплох. Он знал, что помимо него есть еще несколько признанных вождей, чей опыт и революционные заслуги позволяли им встать во главе партии. Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин и Пятаков — каждый из этой пятерки претендовал на первенство, их вместе со Сталиным и назвал Ленин в своем политическом завещании «Письмо к съезду», дав каждому исчерпывающую характеристику, указав достоинства и недостатки. Но как обязательное условие он просил не назначать Сталина секретарем ЦК в силу его врожденной грубости.

Но помимо этого было что-то еще, о чем Ленин не мог выразиться более точно. Он лишь написал, что Сталин, «сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». Речь шла о наличии у Сталина тиранического характера, но Ильич не пишет об этом впрямую, он деликатно намекает на этот характер. Через десять дней, понимая, что его предостережение может быть не вполне точно расшифровано, Ленин делает добавление к этой характеристике: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризен и т. д.».

Стоит обратить внимание на эту формулировку: «предлагаю товарищам обдумать способ перемещения», словно речь идет об опасном элементе партии, с которым надо обращаться очень осторожно. Но грубость сама по себе черта не столь уж опасная. Груб, но справедлив, как скажет потом о себе Сталин, зачеркнув эту негативную характеристику. Нет бы Ильичу написать более откровенно. Обычно Ленин не очень стеснялся в выражениях, а тут, при смерти, вдруг стал деликатен и опаслив в выражениях. Боялся за свою жену, которую Сталин ненавидел? Трудно сказать. Уже потом, когда письмо, пусть и не сразу, но было обнародовано, Сталин сумел — и в этом восхитительное коварство его ума — обратить этот недостаток, указанный Лениным, в свое достоинство. «Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю». И добавляет: «Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается».

Как видим, он легко переворачивает эту свою черту характера, подменяя ее нетерпимостью, жестокостью к врагам партии, раскольникам — а кто же будет против этого возражать? И Сталин остался генсеком, нужно было сражаться за единство рядов партии, и он в борьбе за это единство убирает сначала с помощью Зиновьева и Каменева основного претендента на пост генсека Троцкого, выслав в 1929 году его вообще за границу. Каменев и Зиновьев, разгадав этот маневр «хитрого грузина», начинают борьбу против него.

На XIV съезде партии Каменев выступает с речью, направленной против Сталина: «Мы против того, чтобы создавать теорию «вождя», мы против того, чтобы делать «вождя». Мы против того, чтобы Секретариат, фактически объединяя и политику, и организацию, стоял над политическим органом. Мы за то, чтобы внутри наша верхушка была организована таким образом, чтобы было действительно полновластное Политбюро, объединяющее всех политиков нашей партии, и вместе с тем, чтобы был подчиненный ему и технически выполняющий его постановления Секретариат… Мы не можем считать нормальным и думаем, что это вредно для партии, если будет продолжаться такое положение, когда Секретариат объединяет и политику и организацию и фактически предрешает политику».

Это был первый открытый выпад против генерального секретаря Сталина. Каменев в этой части речи говорит «мы». В конце, когда он расшифровывает то, что имел в виду, Каменев переходит на местоимение «я», как бы прикрывая Зиновьева: «Я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба… Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоличия, мы против того, чтобы создавать! Этими словами я и кончаю речь свою». Но Сталина не проведешь, он знает, кто душа этого заговора, кто эти «мы» и «я».