Мы, начинающие сотрудники, столкнулись с исключительно сложной обстановкой в борьбе с уголовной преступностью. По уровню преступности область стабильно занимала высокие третье — четвертое места в стране. В те годы вступало в силу новое уголовное и процессуальное законодательство, более гуманное, чем прежде. Впервые предусматривалось условно-досрочное освобождение осужденных, в том числе за тяжкие государственные преступления. В местах расположения бараков «сиблагов», «южкузбасслагов» снималась колючая проволока и возникали поселки, превратившиеся в последующие десятилетия в современные города.

Хрущевская оттепель ощутимо коснулась меня на работе в прокуратуре.

Началось массовое освобождение осужденных из лагерей по отбытию ими двух третей наказания. Мне приходилось участвовать в заседаниях судов, когда выходили на свободу военные и послевоенные особо опасные государственные преступники, изменники Родины, каратели, полицаи, приспешники фашистов. Как-то пришлось заниматься материалами по досрочному освобождению из лагеря одного из заключенных, выходца из западных областей Украины. Я впервые тогда узнал, кто такие бандеровцы. Освобождался бандит, который по заданию ОУН проник на службу в милицию и сопровождал из села в районный центр семерых местных призывников на службу в Советскую армию. По дороге он расстрелял их. Пытаясь избежать ответственности, ссылался на то, что в лесу на них напала вооруженная банда, он отстреливался и чудом остался живым. Криминалистическая экспертиза показала, что все молодые призывники были убиты из автомата бандита. После войны с согласия Сталина была отменена смертная казнь, и этот убийца, отбыв небольшой срок, вышел на свободу.

Среди расследованных рядовых и сложных уголовных дел вспоминается такой эпизод. Я тогда только начинал работать районным следователем, когда в пригороде Кемерово было совершено преступление: женщина средних лет отсекла топором голову спящему мужу. Вместе с коллегами из милиции я осматривал место кошмарного происшествия и столкнулся с жуткой действительностью. На допросе арестованная женщина подробно рассказала о своей горестной жизни, тяжелом труде в годы войны, пьянстве и постоянных деспотических выходках мужа, давно возникших у нее намерениях его убийства как единственного способа избавиться от невыносимых издевательств. Показания этой несчастной женщины настолько потрясли меня (тогда 22-летнего следователя), что официальные протоколы допросов и другие процессуальные документы я оформил таким образом, чтобы можно было квалифицировать ее, безусловно, умышленные действия как убийство в состоянии аффекта, внезапно возникшего сильного душевного волнения. Преступница долго заучивала «собственные» показания, составленные мною. Я сам выступил в качестве прокурора, когда дело слушалось в народном суде, и просил определить обвиняемой условную меру наказания, с чем согласились народные судьи. Слухи об освобождении от тюрьмы и мягком приговоре суда распространились в городе, привлекли повышенное общественное внимание, в частности тем, что со ссылкой на этот прецедент некоторые женщины не побоялись угрожать своим «любимым» мужьям аналогичной расправой.

Спустя год с небольшим состоялось повышение в должности — назначение старшим следователем облпрокуратуры. При прокуроре области в тот период было шесть или семь таких следователей, которым поручалось расследование особо важных и сложных уголовных дел. В этой должности проработал два года. Находясь месяцами в постоянных командировках, расследовал несколько непростых уголовных дел: гибель шахтеров на шахте 5/7 в Анжеро-Судженске, которая произошла в день выполнения ими взятых рекордных обязательств в честь открытия очередного съезда КПСС; пожар на элеваторе в районном центре Ижморке, уничтоживший урожай всего района; хищения в системе Кемеровского горплодовощторга, где число обвиняемых было около 50 человек, а составленное мною обвинительное заключение зачитывалось в суде в течение нескольких дней.

В городе Прокопьевске у меня в производстве находилось уголовное дело о крупном хищении денежных средств на городской станции переливания крови. Вместе с областным прокурором докладывал первому секретарю обкома КПСС А. Ф. Ештокину о ходе расследования. Доклад был не совсем обычный; интерес партийных органов проявлялся в связи с намечаемым привлечением к уголовной ответственности должностных лиц из руководства города. Секретарь обкома остался доволен, рекомендовал мне проявлять принципиальность, выводить всех на чистую воду за причастность к преступным действиям, независимо от занимаемых высших руководящих постов. Узнав, что я являюсь комсомольцем, шутливо заметил: «Расследование по делу идет хорошо, но есть один серьезный недостаток: уж больно молод старший следователь». Это было мое последнее уголовное дело, расследованное в органах прокуратуры.

В те годы я активно участвовал в общественной и комсомольской работе, выступал в трудовых коллективах, рабочих общежитиях по проблемам борьбы с преступностью, пропаганде действующих законов, участвовал в инструктаже входивших в моду народных дружин и комсомольских оперативных отрядов. Это было замечено, и мне неожиданно поступило предложение возглавить кемеровский комсомол, стать первым секретарем горкома. С трудом я отказался от открывающейся комсомольской карьеры; помогло то, что должность предусматривала членство в КПСС. Тогда я близко познакомился со вторым секретарем Кемеровского обкома ВЛКСМ Валерием Рак-Рачек, ставшим на все годы моим коллегой по службе в КГБ и одним из самых доверенных и надежных друзей.

Неожиданно меня пригласили в Кемеровское управление КГБ. Работник отдела кадров сообщил, что из Томска поступили материалы моего личного дела, я зачисляюсь в резерв КГБ. Предложили пройти оперативную подготовку на курсах в Минской школе КГБ СССР, на что я дал согласие. Когда встал вопрос об увольнении из прокуратуры, то возразил прокурор Кемеровской области, ссылаясь на то, что я оформлен молодым специалистом, поэтому должен отработать положенные по закону три года. Спорить с прокурором области не стали, мои мечты стать разведчиком снова не состоялись. Я очутился заложником закона, согласно которому молодые специалисты ставились в особое положение.

Когда закончился трехлетний стаж работы в прокуратуре, то по решению обкома КПСС в феврале 1963 года меня перевели в управление КГБ сразу на должность старшего следователя. Я попросился на оперативную работу с понижением в должности. Выслуга лет и три звездочки за прокурорское звание при переходе в КГБ не учитывались, начинать приходилось с белого листа.

КГБ СССР в те годы возглавлял В. Е. Семичастный, проводивший линию на повышение авторитета органов, обновление кадров, устранение последствий культа личности и репрессий. Он подчеркивал, что дал себе клятву: «не допущу ни на йоту» того, что практиковалось в сталинские времена.

В ставшем родным для меня коллективе сотрудников Кемеровского управления начинал все сначала — с должности рядового оперативного уполномоченного в звании младшего лейтенанта. Моя последующая служебная деятельность, начавшаяся с третьего захода, все помыслы и поступки на протяжении тридцати лет были посвящены выполнению исключительных задач — обеспечению государственной безопасности страны.

Основным направлением, которым я стал заниматься в начале своей оперативной работы, было изучение политических процессов среди творческой интеллигенции и в высших учебных заведениях города Кемерово. В дальнейшем мне исключительно повезло. В управлении создавался участок чекистской работы по линии разведки — святая святых советской нелегальной спецслужбы. Выполнять эти задачи должен был один оперативный работник (подразделения разведки в областном управлении не было) со знанием иностранного языка, международного права, законодательства о гражданстве иностранных государств, а также с умением подбора кандидатов в разведчики-нелегалы.