Она едва слышно застонала, но рука незнакомки тут же утешила ее, убаюкала, укачала.

Теперь настала очередь другой груди. К ней девушка применила другую тактику, изобрела новые движения, довела свое мастерство до совершенства. Эммануэль уже едва сдерживалась, и в итоге ее голова легла на плечо светловолосой вакханки, чтобы унять всхлипывания, которые вызвало нежданное удовольствие.

Как только девушка прекратила свои ласки, Эммануэль испугалась, что ее оставят одну. Она действовала решительно: сняла пояс, расстегнула до конца платье и взяла руку, которая уже подарила ей наслаждение. Эммануэль направила руку незнакомки вдоль своего живота к плотному волосяному клубку, из которого можно было прясть, ткать, который можно было расчесывать, пропаривать, лощить, взбивать и делать все, что захочется.

Но тут соблазнительница воспротивилась. Она вдруг снова схватила обе груди Эммануэль, и это обладание сделало ее хозяйкой положения. Она снова начала ласкать ее соски.

И она достигла еще более впечатляющего успеха, чем раньше. На этот раз стоны Эммануэль были куда громче. Девушка прервала эти крики новым поцелуем. Рука же ее ни на миг не прекращала свои движения.

Ее пальцы коснулись влагалища Эммануэль, потом погрузились в него, повернулись, вышли и снова вошли. Длинные пальцы девушки касались то одной, то другой стенки влагалища, погружались все глубже, находя нужный ритм и самое чувственное место. Потом соблазнительница с зелеными глазами вытащила пальцы и облизала их. Затем она дала облизать их Эммануэль, прикоснувшись в ее губам, а потом сунув их поглубже в рот, чтобы Эммануэль прикусила их зубами. Ноги Эммануэль не дрожали и не слабели. Она привыкла кончать стоя. Достаточно быстро, достаточно бурно, достаточно долго.

Ей даже показалось, что светловолосая красавица сама готова упасть на колени, а потом распластаться по полу. И тогда Эммануэль поддержала ее, оживила своей лаской и стала поглаживать ее бедра, живот и грудь, с которой она сбросила тонкий платок.

И даже тогда Эммануэль не слишком осознавала, что они с этой девушкой занимаются любовью стоя. Ей казалось, что они лежат на траве, вытянувшись друг напротив друга, лобок к лобку. Эммануэль лежала сверху. И когда ею завладело желание, она могла свободно ласкать верх тела девушки, ее вульву, могла тереться губами о пупок, где блестели капельки пота. Она могла слизывать их у ребер, проступавших сквозь тонкую кожу.

Эммануэль начала сжимать своими жадными губами эти острые груди, и их сочный вкус заставил ее снова кончить от удовольствия.

Когда из влагалища Эммануэль потек сок, она передвинулась поближе к девушке и прижалась им к ее рту, чтобы та смогла разделить с ней этот триумф любви.

– Петра!

Крик прервал волшебный момент.

Он раздался с другого конца комнаты.

Золотоволосая девушка отодвинулась, тяжело дыша, словно пловчиха, испытывающая головокружение на суше.

– Да? – ответила она тоном послушного ребенка.

– Не так давно, – произнес голос, – звонили колокольчики на двери. Кто-то заходил?

– Да.

– Кто?

– Не знаю.

Она спросила у Эммануэль:

– Как тебя зовут?

– Но… Разве ты меня не знаешь? Ты меня не ждала?

– Нет. А зачем ты здесь?

– У меня встреча с Аурелией.

– А, понятно.

Она взяла посетительницу за руку и провела вдоль изгиба комнаты.

* * *

Во втором изгибе пространство было заставлено мебелью. Посередине стоял стол, на котором лежали тюбики, пузырьки и плошки с тщательно разложенными красками, коробки с карандашами, палитры, керамические вазы с кисточками, щеточками, ножичками и длинными палочками из твердой древесины. Рядом лежала замшевая сумка. И почему-то именно она в глазах Эммануэль (она и сама затруднялась сказать почему) еще более символизировала тайну художника, чем другие инструменты, относящиеся к этой профессии.

А может, она вспомнила, как Анна-Мария в самом начале их отношений поэтично называла муштабель[5]la mia verga[6]; но затем, научившись играть в бильярд с Эммануэль, упоминала о нем не иначе как о «своем кие»?

Высокие старые подставки, похожие на скульптуры; мольберты, на которых располагались законченные или незавершенные картины, а также девственные полотна; светильники с ширмами; высокие, искусно сплетенные корзины, заполненные рулонами чертежной бумаги или великолепно пахнущими цветами; листва, торчащая из лакированных вазочек; груды разнообразных цветных подушек; бронзовые блюда со статуэтками из прокаленного камня, будто добытые из центра Земли, металлические украшения – это все, что Эммануэль успела отметить, прежде чем остановиться перед группой из пяти или шести прекрасных женщин, которые окружали Аурелию с бдительностью взвода гвардейцев.

«Амазонки? – вообразила она. – Да нет же! Не могу представить, как эти лучницы прижигают себе грудь, даже из безумной любви к своей королеве».

Та подняла руку и скомандовала:

– А сейчас оставьте меня. Я хочу остаться наедине с Эммануэль.

«Стражницы» ретировались так дисциплинированно, что это лишь добавило им привлекательности. Аурелия посмотрела на оголенные руки и платье гостьи с неприлично глубоким вырезом и спросила:

– Вы не надели вчерашнее платье?

– Оно не хотело меня слушаться, – объяснила Эммануэль. – Я его наказала.

Восхищенным жестом она обвела рукой мастерскую:

– Как же вам повезло, что вы можете работать в такой прекрасной мастерской! Просторной. Спокойной. Уединенной. Сразу понятно, что вы мастер точных линий.

Аурелия спокойно улыбнулась. Эммануэль больше не ощущала скрытого торжества художницы, которое та излучала накануне. И тон Аурелии был совсем иным – умиротворенным и сдержанным.

– Если вы думаете, что мне несвойственны эмоции, то глубоко заблуждаетесь. Если бы это было так, я бы не попросила вас прийти ко мне.

– Я пришла, чтобы стать вашей натурщицей, – напомнила Эммануэль. – Ведь, как мне кажется, модель должна держаться отстраненно. Кстати, мне совершенно непонятно, зачем я вам понадобилась, когда рядом с вами столько прекрасных женщин. Не думаю, что я обладаю чем-то особенным, разве что волшебным платьем.

– Я ищу женщину, которую смогу писать в течение длительного времени и очень тщательно. Ей придется долго позировать, и она не должна меня торопить. Эта женщина должна позволить «препарировать» себя. Я ищу ту, кто позволит себя разделать, я хочу сказать, разрезать на мелкие кусочки.