— Посмотрим. Идите туда.

— Я не хочу, — дерзко возразил чей-то голос. — Я пойду в школу.

Это был четвероклассник, худой и бледный. Его длинная шея торчала, как ручка швабры, из военной рубашки, слишком широкой для него. Он был старостой. Смутившись от своей храбрости, он отступил назад на несколько шагов. Леон подбежал к нему и схватил за руку.

— Ты не понял? — Он приблизил свое лицо к лицу мальчика и стал на него кричать. (Какого черта Леон испугался?) — Ты не понял, козявка? Никто не войдет. Иди давай.

— Не толкай его, — сказал я. — Он сам пойдет.

— Не пойду! — закричал тот. Он задрал голову и смотрел на Леона с ненавистью. — Не пойду! Я не хочу бастовать.

— Заткнись, дурак! Кто хочет бастовать? — Леон казался очень взвинченным. Он сжимал изо всех своих сил руку старосты. Эта сцена забавляла его товарищей.

— Нас могут исключить! — Староста обратился к маленьким, было заметно, что он напуган и взволнован. — Они хотят бастовать, потому что им не дают расписания, они должны будут сдавать экзамены без подготовки, заранее не зная когда. Думаете, я не знаю? Нас могут исключить. Ребята, пойдемте в школу.

Мальчишки удивились. Они переглядывались уже без смеха, пока тот продолжал ныть, что их исключат. Он плакал.

— Не бей его! — закричал я слишком поздно: Леон уже ударил его по лицу, не сильно, но мальчик принялся дрыгать ногами и кричать.

— Точно козленок, — заметил кто-то.

Я посмотрел на Хавьера. (Он уже прибежал.) Он поднял мальчика и тряс его за плечи, словно тюфяк. Стал уводить его. Многие, хохоча, отправились за ним.

— К реке! — закричал Райгада.

Хавьер это услышал, потому что свернул со своей ношей на проспект Санчеса Серро,[22]ведущий к Набережной.

Толпа, окружавшая нас, росла. Одни сидели на поребрике и на сломанных скамейках, другие, скучая, бродили по узким асфальтированным дорожкам парка, но, к счастью, никто не пытался войти в школу. Разбившись попарно, мы, десять уполномоченных охранять главную дверь, пытались воодушевить их:

— Они обязаны дать расписание, ведь иначе они нас завалят. И вас тоже, когда придет ваш черед.

— Они идут и идут, — сказал мне Райгада. — Нас мало. Они могут смести нас, если захотят.

— Если мы задержим их на десять минут, дело выгорит, — сказал Леон. Придет Средняя, и тогда мы погоним их к реке пинками.

Внезапно один мальчик истерично закричал:

— Они правы! Они правы! — И обращаясь к нам с драматическим видом: — Я с вами.

— Молодец! Очень хорошо! — захлопали мы. — Это по-мужски.

Мы похлопали его по спине, обняли.

Пример оказался заразительным. Кто-то крикнул: «Я тоже. Вы правы». Начался спор. Мы льстили наиболее бойким, ободряя их: «Так держать, козявка. Ты не какая-то там тряпка».

Райгада влез на фонтан. Он держал пилотку в руке, слегка размахивая ею.

— Давайте договоримся, — воскликнул он. — Будем вместе?

Его окружили. Прибывали все новые группы учеников, некоторые из пятого Средней школы; вместе с ними, пока Райгада говорил, мы встали стеной между фонтаном и дверью школы.

— Это есть солидарность, — говорил он. — Солидарность. — Он замолчал, как будто бы закончил, но через секунду развел руки и провозгласил: — Не дадим свершиться беззаконию!

Ему зааплодировали.

— Идем к реке, — сказал я. — Все.

— Ладно. Вы тоже.

— Мы пойдем позже.

— Все вместе или никто, — произнес тот же голос. Никто не двинулся с места.

Хавьер вернулся. Он был один.

— Все спокойно, — сказал он. — Мы взяли у одной женщины ослика. И они распрекрасно веселятся.

— Время, — спросил Леон, — скажите, который час?

Было два.

— В половину третьего уходим, — сказал я. — Пусть кто-то один останется, чтобы предупредить опоздавших.

Вновь пришедшие растворялись в массе малышей, легко поддавались убеждению.

— Это опасно, — сказал Хавьер. Его голос звучал как-то странно: неужели он боялся? — Это опасно. Мы уже знаем, что будет, если директору вздумается выйти. Прежде чем он откроет рот, мы окажемся в классе.

— Да, — сказал я. — Пусть отправляются. Нужно их подбодрить.

Но никто не желал двигаться. Чувствовалось напряжение, ожидалось, что с минуту на минуту что-то произойдет. Леон стоял рядом со мной.

— Средняя школа свое дело сделала, — сказал он. — Посмотри. Пришли только часовые, что стояли на дверях.

Не прошло и секунды, как мы увидели учеников Средней, которые шли большими шумными группами, смешиваясь с волной малышей. Они обменивались шутками. Хавьер рассвирепел.

— Вы что? — сказал он. — Что вы здесь делаете? Вы куда?

Он обращался к тем, кто был ближе; впереди них шел Антенор, староста второго класса Средней школы.

— Ух ты! — Антенор казался очень удивленным. — Да разве мы хотим войти? Мы пришли помочь вам.

Хавьер подскочил к нему и схватил за ворот.

— Помочь! В форме? И с книжками?

— Молчи, — сказал я. — Отпусти его. Никаких ссор. Через десять минут идем к реке. Собралась почти вся школа.

Площадь была заполнена целиком. Учащиеся были спокойны. Никто не спорил. Некоторые курили. По проспекту Санчеса Серро двигались многочисленные машины, которые снижали скорость, проезжая площадь Мерино. Из грузовика какой-то мужчина, приветствуя нас, крикнул:

— Молодцы, парни. Не сдавайтесь.

— Видишь, — сказал Хавьер. — Весь город в курсе. Представляешь лицо Ферруфино?

— Половина третьего, — прокричал Леон. — Уходим. Быстрей, быстрей.

Я посмотрел на часы: оставалось пять минут.

— Уходим, — закричал я. — Уходим к реке.

Некоторые сделали вид, что собираются идти. Хавьер, Леон, Райгада и другие тоже закричали, начали подталкивать то тех, то других. Одно слово повторялось без конца: «река, река, река».

Толпа ребят медленно начала приходить в движение. Мы перестали подзадоривать их, и, после того как смолкли наши голоса, второй раз за день я поразился полнейшей тишине. Я занервничал. Нарушил тишину криком.

— Средняя школа, назад, — указал я. — По порядку строиться…

Рядом со мной кто-то бросил на землю трубочку с мороженым, и мне забрызгало ботинки. Взявшись за руки, мы образовали живую цепь. Продвигались вперед с большим трудом. Никто не сопротивлялся, но все шли очень медленно. Чья-то голова почти упиралась мне в грудь. Ее владелец обернулся — как его звали? Его маленькие глаза смотрели доброжелательно.