Тяжелобольная императрица поверила обвинениям, возведенным на Апраксина, — 28 сентября 1757 года победитель пруссаков при Гросс-Егерсдорфе был смещен и умер под следствием. 14 февраля 1758 года последовал арест канцлера Бестужева-Рюмина, который в ожидании предстоящих перемен сделал ставку на жену наследника престола, великую княгиню Екатерину. Елизавета Петровна сознавала полное ничтожество своего племянника, но выхода из сложившегося положения не видела. Она всё же заменила Бестужеву казнь довольно мягкой ссылкой и продолжила политику бывшего канцлера.

С самого начала войны планы операций, совместных действий с союзниками-австрийцами разрабатывала предложенная Бестужевым Конференция при высочайшем дворе — военный совет при императрице. Главнокомандующий армией был обязан выполнять полученные из Петербурга директивы. Сместив Апраксина, Конференция остановила свой выбор на генерал-аншефе Виллиме Виллимовиче Ферморе. Русская армия снова двинулась вперед и заняла столицу Восточной Пруссии Кенигсберг.

Король Фридрих не ожидал подобных успехов и решил быстро разделаться с российской армией. В генеральном сражении при Цорндорфе 14 августа 1758 года королю-полководцу удалось выбить русских с позиций и снять осаду с крепости Кюстрин, но его потери составили 11 тысяч человек — на тысячу больше, чем потери противника. Кровопролитная «ничья» в битве с самим Фридрихом дорого обошлась Фермору. Он был заменен генерал-аншефом графом Петром Семеновичем Салтыковым, но остался в действующей армии. Нового главнокомандующего с русской фамилией войска приняли хорошо. Вскоре Салтыков, имевший лишь небольшой боевой опыт в русско-шведской войне 1741 — 1743 годов, доказал, что ему не зря доверили армию. 12 июля 1759 года он успешно отразил наступление прусского корпуса генерала фон Веделя, занял Франкфурт и угрожал Берлину.

Подполковник Суворов (он получил новый чин 9 октября 1758 года) добился перевода в действующую армию. 14 июля 1759 года, находясь в отряде князя М.Н. Волконского, он впервые «видел войну» — участвовал в кавалерийской стычке при Кроссене в Силезии. А через 17 дней, исправляя должность дивизионного дежурного при штабе Фермора, Суворов стал участником генерального сражения.

Энергичным и смелым маневром Фридрих вышел в тыл русской армии (41 тысяча человек), занявшей позицию на высотах при Кунерсдорфе. Король настолько был уверен в исходе сражения, что даже задержал курьера с донесением герцога Фердинанда Брауншвейгского о победе над французами при Миндене 10 июля: «Оставайтесь здесь, чтобы отвезти герцогу такое же известие». 1 августа он лично руководил атакой левого фланга Салтыкова, приказавшего своей армии обратить тыл в передовую линию. Атака развивалась успешно. Но поразительная стойкость русских войск позволила Салтыкову контратаковать в центре и обратить противника в бегство. По окончании сражения у Фридриха не было армии — потери составляли 6052 убитых, 11 139 раненых, 1429 пропавших без вести, 2055 «переметчиков», многие разбежались. Победителям достались вся артиллерия (172 орудия) и армейский обоз (большое количество боеприпасов, амуниции, 10 255 ружей и 1260 палашей). Среди трофеев оказалась треуголка самого короля, едва не попавшего в плен (ныне она хранится в Государственном Эрмитаже).

В сражении участвовали союзники-австрийцы (18 500 человек), но решающий вклад в победу внесли русские: их потери составляли более тринадцати тысяч человек убитыми и ранеными, тогда как австрийцы потеряли менее полутора тысяч.

Катастрофа пруссаков при Кунерсдорфе могла поставить точку в войне. Но Австрия отказалась от активных действий. Салтыков вступил в споры с командованием союзника, писал жалобы в Петербург. Время было упущено. Согласно преданию после битвы подполковник Суворов заявил Фермору: «На месте главнокомандующего я бы пошел на Берлин». Он навсегда запомнил кунерсдорфский урок.

В последний день 1759 года Суворов получил неожиданное назначение. Его затребовал к себе в помощники генерал-кригс-комиссар (главный интендант армии) князь Я.И. Шаховской. Новая, весьма ответственная должность свидетельствует, что в армии уже оценили деловую хватку умного, знающего службу штаб-офицера. Но Суворов решил иначе и обратился за помощью к отцу.

К этому времени Василий Иванович имел чин генерал-поручика и продолжал состоять членом Военной коллегии. В феврале 1760 года он подал императрице челобитную, в которой говорилось: «А ныне оный сын мой ко мне пишет, что он, по своим молодым летам, желание и ревность имеет еще далее в воинских операциях практиковаться и службу свою по-прежнему продолжать при полку».

Просьба была уважена — 25 февраля последовал рескрипт «о исключении подполковника Александра Суворова от правления обер-кригскомиссарской должности и определении по-прежнему в полк при заграничной Армии».

Суворов вернулся в штаб Фермора. Кампания 1760 года свелась к отдельным стычкам с противником и ознаменовалась успешным, но запоздалым набегом на Берлин, совершенным отрядом генерал-поручика графа 3. Г. Чернышева. Фридрих воспользовался разногласиями в стане союзников и сумел частично восстановить силы, но его положение было критическим. Пруссаки перешли к обороне.

На вопрос, участвовал ли Суворов в занятии Берлина, у историков нет единого ответа. А.Ф. Петрушевский отвечает на него положительно. В послужном же списке полководца об этом не говорится ни слова. Однако с набегом на Берлин связано одно из первых дошедших до нас воспоминаний о Суворове. В своих мемуарах пастор Иоганн Готфрид Зейме со ссылкой на участника Семилетней войны капитана Бланкенбурга рассказал о том, как «казаки при нападении на Берлин похитили из столицы молодого прекрасного мальчика, вероятно, считая его за сына какого-нибудь знатного человека» и рассчитывая получить за него хороший выкуп: «Мальчик плакал и не мог ни понять диких людей, ни быть понят ими. Суворов нашел его у казаков, стал дружески говорить с ним, взял его к себе и содержал так хорошо, как можно было содержать во время похода. Мальчик мог сказать имя своей матери и улицу, на которой она жила. В продолжение остального похода Суворов уговаривал его быть терпеливым; когда же стали на квартиры, тотчас написал из Кенигсберга к вдове в Берлин письмо почти в таких выражениях: "Любезнейшая маменька! Ваш маленький сынок у меня в безопасности. Если Вы захотите его оставить у меня, то ему ни в чем не будет недостатка. Я буду заботиться о нем, и он будет как мой собственный сын. Если же Вы захотите взять его обратно, то можете получить его здесь или написать мне, куда его Вам выслать. Я совершенно не виноват, что лихие казаки взяли его с собою"».

Фрау поспешила забрать сына. «Капитан Бланкенбург, — продолжает Зейме, — уверял меня, что он сам читал это письмо и что оно было написано совершенно в добродушном и несколько шутливом тоне будущего Суворова. Это был теперешний фельдмаршал, так как, сколько мне известно, в русской армии нет никакого другого Суворова. И такого человека клевета провозглашает варваром».

(Воспоминания Зейме вышли в свет вскоре после блестящей Польской кампании Суворова (1794), закончившего ее решительным ударом. Европейская пресса и особенно газеты Франции, еще не пришедшей в себя после кровавого якобинского террора, обвинили полководца и вообще русских в крайней жестокости. Мемуарист, лично познакомившийся с Суворовым в Варшаве, счел своим долгом опровергнуть клевету.)