Он уважительно внимал мне и что-то бормотал под нос. Не прерывая лекции, я прислушался.

– …высочайшее достижение нейтронной мегалоплазмы… Ротор поля наподобие дивергенции градуирует себя вдоль спина, и там, внутре, обращает материю вопроса в спиритуальные электрические вихри, из коих возникает синекдоха отвечания…

Бянус цитировал «Сказку о Тройке» братьев Стругацких, и это сразу напомнило мне детство. Наша шайка-лейка-я имею в виду Сашку, Алика и себя самого – открыла Стругацких в пятом классе и до шестого проглотила все – от рассказов до «Града обреченного», благо в отцовой библиотеке каждый роман и каждый рассказ имелись как минимум в двух экземплярах. Дальнейшие наши школьные годы прошли под знаком Стругацких, да и университетские тоже, когда я учился на физфаке, Алик – на юридическом, а Бянус грыз исторический гранит. Где-то на первом курсе мы вдруг сообразили, что можем поддерживать связную и даже остроумную беседу, оперируя цитатами из «Понедельника», «Тройки» и «Гадких лебедей» – с некоторыми добавками из обожаемого Высоцкого.

Эта полудетская привычка не сохранилась у нас с Симагиным (Алик теперь чаще «ботает по фене»), но Сашка, самый начитанный и памятливый из нашей троицы, ее не отринул. До сих пор он мог цитировать Стругацких страницами и в незнакомой компании представлялся так: Рем Квадрига, доктор «гонорис кауза». На девушек-интеллек-туалочек это производило впечатление; они принимали Сашку то ли за светило юридической науки, то ли за модного гинеколога, специалиста по гонорее.

Итак, он бормотал себе под нос, а я, закончив объяснения, взглянул на свой стодолларовый ханд-таймер[10].

В овальном продолговатом оконце горели цифры «14:33», ежеминутно сменявшиеся расписанием павловских электричек. На ту, что отправлялась из Купчино в пятнадцать пятьдесят, я еще успевал.

Мы порешили, что Бянус созвонится с Аликом, а я буду ждать их к восьми, с закуской плюс средства доставки «пузырь-поддувало». Затем я поспешно сжевал бутерброд, отверг поползновения Сашки насчет горячительного и покинул его обитель. У лекционной аудитории мне довелось столкнуться с Сурабовым Мусой Сулеймановичем и раскланяться с ним. Сурабов был достоин уважения как человек интеллигентный, немолодой и в силу этого мудрый и терпеливый; впрочем, другой не ужился бы с Сашкой в одном кабинете.

* * *

В Павловск я добрался вовремя, в пятом часу. Сумерки над парком и привокзальной площадью уже сгущались, и плавное кружение снежинок, поблескивающих серебром в свете редких фонарей, напомнило мне сцену из классического балета – то ли крохотные лебеди, то ли эльфы в белых камзольчиках плясали в холодном обсидиановом воздухе, на фоне темнеющего неба и елей с разлапистыми ветвями. Я глубоко вздохнул, подумав, что вся эта нетленная красота имеет еще одно преимущество: от Павловска до моего Купчина было двенадцать минут езды на электричке, и значит, я находился почти дома. Это вдохновляло и успокаивало.

Странная приверженность домашнему очагу! Особенно для того, кто молод еще годами, но успел поскитаться по Америкам и Европам… Однако чем старше становишься, тем лучше себя понимаешь, и я уже не первый год догадывался, в чем тут причина. Я вовсе не домосед; напротив, я люблю постранствовать, я легок на подъем, и дальние дороги мне не в тягость. К тому же в душе я романтик, и все необычное, таинственное притягивает и манит меня, как минареты зачарованных дворцов в Аравийской пустыне. Но даже романтику нужен дом, надежное прибежище, гавань стабильности и покоя; и этой гаванью были отец и мама. Где бы я ни учился, куда бы ни ездил, где бы ни жил, дом мой всегда пребывал в точном и определенном месте, и под крышей его меня всегда ждали.

Но больше не ждут. Теперь я сам себе дом, а это, что ни говори, налагает определенные обязательства. Хотя бы в отношении моей кошки.

Я обогнул парк справа и очутился на заснеженной улице, где в двухэтажном флигеле с обширным подвалом размещалась фирма «ХРМ Гарантия». Вернее, «Художественно-реставрационные мастерские „Гарантия», акционерное общество с ограниченной ответственностью. Это наименование давало массу поводов для словесных извращений, и я звал своих работодателей то гарантами, то реставраторами, то хрумками. Познакомились мы прошлым летом, когда я разыскивал умельцев, способных привести в порядок старинный книжный шкаф – тот самый, где хранятся мамины книги вместе с отцовскими Коранами. Хрумки заказ исполнили в самом лучшем виде и взяли недорого, а я помог им купить компьютеры для бухгалтерии и дирекции; так у нас наладилось что-то вроде сотрудничества. Вскоре я узнал, что занимаются они не только реставрацией, но всяким иным промыслом, вроде бы законным и легальным – словом, всем, где пахнет прибылью. Надо сказать, сей аромат меня равнодушным не оставил. Мои расходы никак не желали мириться с доходами; собственно, расходов было много, от квартплаты до рыбки для Белладонны, а доход – один: скромное содержание государственного служащего четырнадцатого разряда. Именно таков ранг старшего научного сотрудника в новой демократической России, и должен сказать, что это совсем не сахар; коллежскому асессору при проклятом царизме жилось куда сытнее.

В общем, гаранты взялись меня подкармливать, подбрасывая кое-какую программистскую работенку. Не знаю уж отчего: по доброте душевной или связав со мной некие перспективы как с человеком молодым, повидавшим свет и всякие языки и племена. Может, языки их и соблазнили: английский я знаю не хуже русского, на французском говорю свободно, а на немецком, испанском, татарском и идише могу объясниться. Так ли, иначе, но мы добрались до нашего нынешнего проекта, в котором Джек играл первостепенную роль; и оплачивались эти игры с весьма пристойной щедростью.

Я поднялся на невысокое крылечко, позвонил и был допущен в нижний вестибюль, скромно отделанный светлыми сосновыми панелями. Тут всегда дежурили пятеро мордоворотов из «Новгородской Дружины» и милиционер-автоматчик, причем понять, кто у кого на подхвате, было абсолютно невозможно. Милиционер, крупный парень симагинских пропорций, ошивался у дверей бухгалтерии, а дружиннички резались в карты, да не в какое-нибудь очко, а в преферанс. Бесспорный признак высокого интеллекта!

На второй этаж вела деревянная лестница с резными балясинами, выходившая в верхний холл (панели из бука, палисандровые шкафчики с образцами изделий, подвесной потолок и хрустальные светильники). Среди этого великолепия восседала красотка-секретарша в жемчугах и брильянтах – куда там нашей Танечке, с которой я крутил любовь! Напротив этой красавицы (двадцать шесть лет, зовут Инессой, рост метр семьдесят, три четверти приходится на ноги) был небольшой коридорчик с тремя дверями: левая – в кабинет директора, две правые – к его заместителям. Двери выглядели очень солидно, как и кабинеты, отделанные каждый на свой манер. Я называл их «усыпальницей», «Фоли-Бержер» и «скотобойней».