Главной целью была бакинская и грозненская нефть. Подрыв нефтепромыслов лишал нашу армию топлива. Нетрудно представить, к чему это могло привести.

Немцы пытались склонить Реза-шаха к военному нападению на СССР. На случай отказа планировали переворот. Шах колебался, но в последний момент все же занял позицию нейтралитета. Тогда в Иран нелегально прибыл Канарис, на 28 августа 1941 г. был назначен день «Х».

Наша разведка находилась в курсе событий. 25 августа 1941 г., упреждая противника, советские войска с севера вступили в Иран. Одновременно с юга и запада вошли англичане. Союзники тут же приступили к зачисткам. Посольства Германии, Италии, Венгрии и Румынии были выдворены из страны, немецкая агентура разгромлена, ее пособники уничтожены. На это ушло чуть меньше полугода.

Ирану предложили подписать «дружественный» договор[23], согласно которому Англия и СССР обязались защищать его «всеми имеющимися в их распоряжении средствами против всякой агрессии...». Для осуществления этой задачи они получали право «содержать на иранской территории сухопутные, морские и воздушные силы в таком количестве, в каком они считают необходимым». Союзники полностью контролировали страну.

Стерильность Ирана была такова, что в 1943 г. главы союзных держав решили приехать сюда на конференцию, чтобы обсудить послевоенное мировое устройство.

К этому времени здесь оставались две небольшие группы немецких шпионов. Одна под началом сотрудника абвера Шульце-Хольтуса, ставшего исфаганским рыжебородым муллой, другая — гестаповца Маера, могильщика на армянском кладбище в Тегеране. В Берлине агентов очень ценили, не зная, что жить их оставили до поры и ходят они под неусыпным надзором. Накануне саммита их прихлопнули. В результате Отто Скорцени, готовивший операцию «Длинный прыжок», прыгнуть мог разве что в объятия НКВД[24].

Интересную историю в этой связи рассказал мне Даниил Комиссаров. Однажды к нему, как к консультанту, обратились советские режиссеры Наумов и Алов. Они решили снимать кинофильм про Тегеранскую конференцию на основе реальных событий. Главное место в картине отводилось попытке покушения на великую тройку.

Известный ученый-иранист, доктор наук, профессор Даниил Комиссаров — человек-легенда. В свои 100 лет он был все еще статным, подвижным, веселым. Высокий лоб пересекал шрам от сабельного удара — память тех времен, когда рубился с басмачами. В годы войны чекист Комиссаров работал в Иране. Он участвовал во многих отважных делах, в частности полгода жил в курдском племени, где вождем была женщина. История умалчивает о том, какого рода симпатии питала она к Даниилу, но племя «держало» довольно большой участок советско-иранской границы, и там, по словам Комиссарова, «муха не могла пролететь». Режиссеры планировали сделать его прототипом одного из героев.

— Слушайте, — опечалил он их, — неужели вы думаете, что если бы существовала хоть малейшая угроза безопасности, Сталин туда полетел?!

Те почесали репу и сняли фантазию, где советский разведчик (артист Костолевский) стрелял во врагов 10 раз подряд из восьмизарядного парабеллума.

В начале войны, вновь завладев половиной Ирана, мы твердо решили ее придержать. На словах признавали целостность соседнего государства, на деле готовили сепаратистский переворот. Главные планы строились вокруг Южного Азербайджана. Его аннексия казалась делом реальным. В связи с этим там срочно возникло народно-демократическое движение[25]. Опуская детали его многотрудной борьбы, скажу о главном: в конце 1945 г., занятый нашими войсками и ими же вооруженный, Азербайджан провозгласил автономию, сформировал правительство и меджлис, разоружил силы правопорядка центральных властей, создал собственные боевые дружины.

Как водится, сразу же начались реформы. Приняли ряд прогрессивных законов в интересах беднейшей части крестьян: земли, принадлежащие государству и местным помещикам, бежавшим от демократов (260 тыс. га), бесплатно раздали народу. Постановили, что орудия производства, рабочий скот, семена должны принадлежать крестьянам. Если крестьяне их не имеют, то помещик обязан дать им взаймы. Условия займа — беспроцентная ссуда на период до сбора ближайшего урожая. Но если по истечении этого срока крестьянин долг не отдает, то срок уплаты решением сельского комитета (по сути — тех же крестьян) продлевается до следующего урожая.

Что говорить — советская школа! Впрочем, поскольку помещиков все же не убивали, то — демократия, и я бы добавил — либерализм!

Сепаратистское движение, инспирированное СССР, победило также и в Курдистане. Волнением был охвачен весь север: Гилян, Мазендеран, Хорасан.

Профессор М. С. Иванов замечательно трактовал эти события: «...правительство Хакими в январе 1946 г., не имея для этого никаких оснований, поставило в Организации Объединенных Наций вопрос о советском вмешательстве во внутренние дела Ирана. Попытка использовать ООН для укрепления позиций иранских реакционеров не удалась». Проще сказать, СССР заблокировал этот вопрос, наложив на него свое вето.

Иран, без сомнений, утратил бы часть территорий, не вмешайся Британия и США. Нам поставили ультиматум — вывести войска из страны. Американцы недавно смели Нагасаки и Хиросиму, адекватно ответить нам было нечем, и мы скрепя сердце из Ирана ушли.

И тут началось! В декабре 1946 г. правительственные войска вошли в Азербайджан. Этому предшествовало одно событие. О нем рассказал мне его очевидец, член ЦК Народной партии Ирана (Туде), Хабиболла Фуругиан. Мохаммад Реза-шах[26] пригласил демократов на переговоры. Сказал, что родина у них одна и надо вместе подумать о ее дальнейшей судьбе. Фуругиан лично знал шаха, в юности они вместе учились и даже играли в футбол. Он не поверил красивым словам и этим спас себе жизнь. Все, кто приехал к шаху, были безжалостно казнены.

Обезглавленное движение утопили в крови. Сепаратистов стреляли, резали, вешали, забивали до смерти палками. На телеграфных столбах по обе стороны тебризской дороги висели казненные, у многих были зашиты рты. Резня демократов и коммунистов прокатилась по всей стране и завершилась к середине 1947 г. их полным разгромом.

Сам Фуругиан, молодой офицер, увидев, что дело проиграно, вместе с друзьями сел в танк, дал по газам и рванул в СССР. В те годы многие иранские коммунисты и демократы нашли убежище в нашей стране. С некоторыми из них мне довелось быть знакомым. Они преподавали нам персидский язык и литературу. Это были исключительно честные люди, патриоты, мечтавшие однажды вернуться домой.

Их чувства не были показными. Наш учитель персидского языка (он запрещал называть его господином) Ахмед Керимович Мамадзаде постоянно задерживался в лингафонном кабинете. Кроме нас, никто не обращал на это внимания, мало ли работает человек, надиктовывает студентам новые пленки. Мы же из опасения, что к экзаменам готовится совершенно ненужный «сюрприз», решили послушать, что он там крутит. Уговорив лаборанта, сели в кабину... и были потрясены: в наушниках зазвучала щемящая душу песня, которую написал накануне казни иранский генерал-коммунист, обращаясь к своей маленькой дочери: «Поцелуй меня, поцелуй меня! В последний раз!