class="p1">Он задумывается еще на миг, а затем протягивает перед собой руку.

– Идет. Я принимаю вашу ставку.

– Минуточку. Это мой Экк, не ваш. – Гневный взгляд Боба блуждает между его матерью и Хедом. – Если кто его и отведает, так я, а не вы.

Эстель снимает Экка со стола.

– Не слушай их, – шепчет она. И строго произносит, обращаясь ко всем игрокам: – Прекратите сейчас же. Это неправильно. Вы и сами знаете. Боб! Он – твой зверек. Не позволяй им так поступать.

Боб обмякает в кресле.

– Давайте продолжим игру. Мне еще нужно кое-что сделать.

Мрачно улыбаясь, Мона извлекает откуда-то и протягивает дилеру новехонькую колоду, тот распечатывает ее, сдает карты. Меньше чем через минуту игра завершается.

Поняв, что произошло, Экк начинает подвывать.

Мона удаляется шаткой походкой, глаза ее косят. Боб, бормоча что-то, идет следом. Прочие игроки расходятся.

Эстель опускает твердую ладонь на руку отца.

– Ты не можешь съесть его, папа.

– Ставка есть ставка.

– Это всего лишь слова, – говорит Эстель.

Имото Хед улыбается своей не весьма привлекательной улыбкой.

– Мне просто не терпится отправить в рот мой первый кусочек Экка. И, очевидно, мой последний.

И он смеется своим не весьма привлекательным смехом.

Экк сжимается.

– Прошу тебя, папа, не при нем.

Хед постукивает пальцами по столу.

– Я выиграл Экка честно и справедливо и могу съесть его, когда захочу.

– Я не позволю его съесть. – Лицо Эстель спокойно и лишь самую малость, но непреклонно. Тон холоден.

Глаза Хеда темнеют. Волны черного смрадного дыма расходятся от него.

– Уговор, – рокочет он голосом низким, как смерть, – есть Уговор.

Эстель даже не вздрагивает.

Присутствие отца рядом с ней обращается в опустошительное отсутствие, в принявшую форму Хеда пустоту, что всасывает в сердцевину свою любой свет и тепло.

Однако на дочь его и это впечатления не производит. Хед, куда ни глянь, натыкается на ее взгляд. И наконец вздыхает, перестает дымиться и снова становится видимым ясно.

– Ладно, ты же знаешь, я старичок бесхарактерный. Он получит отсрочку.

Эстель слегка расслабляется. Взгляд ее становится мягче, она опускает ладонь на руку отца.

– Спасибо, папа. Я не сомневалась в твоей разумности.

– Шесть недель. А потом я его съем.

Она цепенеет.

– Шесть недель?

– Шесть недель. Пусть пока привыкает к этой мысли.

Экк сваливается на пол, уползает в самый дальний угол комнаты и скукоживается там, как наполовину спущенный футбольный мяч. Он не думает, что ему удастся привыкнуть к этой мысли.

И начинает плакать – тихо, чтобы никого не огорчить.

11

Мона спала как дитя – как пьяное дитя, – бледный лоб ее раскраснелся, руки она, позабыв обо всем на свете, раскинула поперек постели. Боб расхаживал по ее спальне, ему очень хотелось уйти, но сначала следовало, никуда не денешься, потолковать, и очень серьезно, с матерью.

В конце концов он присел на кровать и растолкал Мону.

Она застонала, прелестные черты ее скомкала боль.

– Ох-х, ух-х. – Правая рука Моны вознеслась над постелью и опустилась на мягкую щеку. Тонкие пальцы нежно нажали на пульсирующую скулу. – Ох, Боб, дорогуша. Это ты.

– Да, это я, мама. Я. Один. Минус кое-что, мама.

Он свирепо смотрел на Мону.

– Тебе не стоило позволять мне пить так много, – сказала она и предприняла отважную попытку улыбнуться.

– Ну да. Как будто я способен тебя удержать.

Она тихо застонала.

– Такой большой красивый мальчик, как ты, – слова ее слегка размазывались, как у терзаемого болью человека. – Против бедной маленькой женщины.

– Это ты бедная маленькая? – фыркнул Боб. – Послушай, мне пора уходить. Но я должен узнать, что ты собираешься предпринять по поводу моего Экка.

– Твоего Экка?

Боб вытаращил глаза.

– Ты хоть что-нибудь из этого вечера помнишь?

Она рискнула высказать догадку:

– Я проигралась?

– Да.

– Сильно?

– ДА.

– Ну и ладно. – Мона снова закрыла глаза. – Чем мы займемся сегодня? Через минуту мне станет лучше.

– Мама.

– Да, дорогуша.

– Ты отняла у меня моего зверька.

Веки Моны затрепетали, глаза приоткрылись.

– Правда? Вот старая дура.

В глазах Боба полыхнул огонь.

– Ты отняла моего зверька, и теперь его съедят.

– Не надо сейчас ничего рассказывать, дорогуша. Еще слишком рано. У меня нет сил.

– Вообще-то уже полдень. И я хочу получить его обратно.

Мона вздохнула.

– Я тебе другого добуду, дорогуша. Экков вокруг хоть пруд пруди, по пятачку пара. Путаются под ногами, точно катышки пыли. – Она нахмурилась. – Во всяком случае, раньше путались. Пока не поползли дурацкие слухи о том, какие они изумительно вкусные.

Она слабо усмехнулась.

– По счастью, Хед ничего об этом не знает.

Боб застонал.

Мона, ужаснувшись, открыла глаза пошире.

– Хед знает? Кому же хватило ума проболта…

Выражение сыновьего лица остановило ее.

– Ой.

– Согласно тому, что ты, мама, наплела твоей отборной компании, он не только последний из Экков, но и самое упоительно вкусное блюдо в девяти тысячах галактик.

– Это было неумно.

Мона казалась искренне смущенной, впрочем, оставалось неясным, чем именно – нравственной стороной ситуации или несколько подозрительным характером ее уверений.

Боб вскочил на ноги и принялся снова расхаживать по спальне.

– Вот и всегда ты такие фокусы выкидываешь.

– Всегда? – нахмурилась Мона. – Разве я раньше Экков проигрывала?

Боб остановился. Резко повернулся к ней.

– Я хочу получить его назад. Хватит меня обирать. – И он сорвался на крик: – ПОЛУЧИТЬ ЕГО НАЗАД!

– Да, дорогуша. Очень хороший план. Я так и сделаю. Через минуту.

Хоть бы сын ее не шумел так. А еще того лучше, исчез бы совсем. Ну ничего. Она наденет что-нибудь миленькое, сходит к Хеду, и тот вернет ей Экка. Конечно, вернет.

А пока хорошо бы позавтракать, это может снять бу́хающую за глазами боль. Она все уладит, разберется со вчерашней игрой. Но только когда перестанет болеть голова. И когда Боб прекратит орать на нее. Когда она снова придет в себя.

Впрочем, возможно, и после этого ничего у нее не получится. А вот до этого – не получится наверняка.

12

Эстель шла к Бобу кружным путем, неся на руках Экка. Весил он примерно как годовалый ребенок – тяжелый и плотный, точно клецка. На руки к Эстель он пошел со вздохом и сразу обвил носом ее зашеек.

Они заглянули в кафе, Эстель заказала четыре яйца пашот с ветчиной, сосиску, фасоль и тост с двойным маслом, плюс хрустящие вафли, тоже с маслом, сахарную пудру, сироп, три шоколадных кекса и большую чашку горячего молока. Вафли и сосиску она нарезала маленькими кусочками и с удовольствием смотрела, как Экк пытается целиком запихнуть шоколадный кекс в и