– Испугались? – заботливо спросил он, положив ей успокаивающе руку на плечо.

– От неожиданности, – призналась Полина.

И наклонилась вперед, пытаясь что-то рассмотреть за сплошной стеной воды, и в этот момент отчего-то вдруг почувствовала себя так спокойно, словно сделала что-то очень правильное, как бывало всякий раз, когда Поля заканчивала очередное произведение, раскладывала его в самом выгодном ракурсе, смотрела и чувствовала радость в душе. Или это большая, сильная и теплая рука Клима так ее согрела?

– Когда я была маленькая, то ужасно боялась грозы, – откинулась на спинку сиденья Полина и, глядя в лобовое стекло, залитое потоками воды, стала рассказывать: – На каникулы меня часто возили к бабушке, маминой маме, иногда и на все лето оставляли. Она живет в небольшом городке под Тулой, у нее свой дом, сад, огород, смешные маленькие рыжие курочки и коза. Село селом, если честно, большую часть составляют частные домики с садами-огородами и хозяйствами, но и все атрибуты города наличествуют, правда в миниатюре. Там очень красивые места: много зелени, деревьев, лесов, поля-луга вокруг, просторы и главное – речка. Большая речка, а по берегам шикарные песчаные пляжи тянутся на километры. Народ туда отдыхать ездит со всей области и из Тулы в том числе. Но отчего-то в этой местности очень часто бывают грозы. Говорят, какие-то пласты железной руды залегают под землей, вот они и притягивают грозы с молниями, или магнитные аномалии, про которые тоже упоминают. Не суть, главное, что грозы в тех краях часто бывают, даже зимой. И я ужасно, просто ужасно их боялась и где бы ни находилась в тот момент, когда начинало громыхать, с неистовым, оглушающим визгом неслась домой, стрелой пролетала прямо в гостиную, залезала под стол, закрывала глаза и визжала при каждом раскате грома. И никому не удавалось меня оттуда выманить и успокоить. – Она повернулась к Климу и улыбнулась. – Однажды приехали на выходные родители, и мы все отправились на пляж. Замечательный пикник устроили, расстелили подстилки, принесли всякой еды, приемник. Играла музыка, жарили шашлык, плавали. Я была в полном счастье: во-первых, родители рядом, во-вторых, можно купаться сколько угодно, вода была теплющая, и папа учил меня нырять, подкидывая вверх, а в-третьих, всякие угощения и просто детское счастье. И я так наотдыхалась, что заснула у папы на руках и не видела, как быстро наползли тучи и все начали торопливо собираться, проснулась только тогда, когда громыхнул первый гром и начали падать огромные тяжелые капли дождя. И все побежали под деревья, а я от испуга вырвалась из папиной руки и кинулась в другую сторону по пляжу, орала во все горло без остановки. Вот так бежала и кричала, а за мной папа, мама и бабушка, кричали что-то вслед и пытались остановить. Но я очень быстро бегала, да еще подгоняемая ужасом. И вдруг прямо передо мной, сантиметрах в тридцати от моих коленок, в землю ударила здоровенная молния. И меня какой-то силой, говорят, электрическим разрядом, который скопился вокруг нее, откинуло назад. Я пролетела пару метров, приземлилась на попу и перестала наконец орать. Зато теперь заорали все вокруг и принялись меня теребить, передавать из рук в руки, и мама фотографировала зачем-то меня со всех сторон. А я смотрела неотрывно на то место, куда шандарахнула эта молния, и не могла отвести глаз. Меня бегом отнесли домой, вызвали доктора, который ничего страшного не обнаружил, кроме легкой формы измазанности ребенка, стоявших дыбом волос, сгоревших ресниц и бровей, временной потери слуха и шока. Я молчала весь день, не реагируя ни на чьи обращения и вопросы, чем ужасно пугала взрослых, а потом просто уснула.

Она очень интересно рассказывала. Не просто перечисляла факты, а красиво строила, расцвечивала фразы, говорила размеренно, но эмоционально, помогая себе мимикой. И ее голос! Он был такой теплый и терпкий, как сладкое, обволакивающее и немного шершавое послевкусие в горле после чашки горячего шоколада с ванилью и острой гвоздикой. Он слушал ее, смотрел и думал, что вот, наверное, именно так приходит Судьба, вроде бы как в самой будничной обстановке, в деловитости дня и обычности дел вдруг происходит нечто, что меняет твою жизнь. И совершенно неизвестно, что впереди и что из всего этого получится, может, очередное разочарование. Но жизнь изменится и станет другой однозначно.

– А ранним-ранним утром, еще только светать начало, – рассказывала Полина, – меня осторожно разбудила бабушка, тихонько одела, чтобы никто не проснулся, взяла зачем-то лопату из сарая и повела на речку, прямо к тому самому месту. И почему-то стала копать. И я заговорила, словно и не молчала накануне весь день, спросив: «Бабуля, а зачем ты копаешь?» – «Сейчас увидишь», – пообещала загадочно она, встала на колени возле ямы, которую уже выкопала, и достала оттуда странную большую стеклянную рогулину какую-то. Толстый, кривой, короткий ствол, от которого в две стороны шли ветки, а на них были еще веточки. Похоже на кусок засохшего дерева, только стеклянный и почти прозрачный. Я смотрела завороженно и шепотом спросила: «Бабуля это что?» – «Это? – переспросила она, загадочно улыбаясь. – Это твое счастье и удача». – «Как это?» – все шептала я, чувствуя, что нахожусь в сказке. А бабушка мне объяснила, что это застывшая молния. В народе считается, что если молния ударила совсем рядом с человеком, то это значит, что его сам Бог пометил и благословил. Человек этот необыкновенным становится, и удача будет сопутствовать ему всю жизнь. А еще она сказала, когда мы уже домой шли, что теперь мне не надо грозы бояться, она меня любит и все самое лучшее предвещает. Я тогда не очень понимала, что значит «предвещает», но переспрашивать не стала, решив, что это что-то очень хорошее. С тех пор я очень люблю грозу и пугаюсь, только если где-то совсем уж рядом громыхнет, от неожиданности. А рогулина стоит у меня дома, я на нее украшения вешаю, как на удобную вешалку, очень симпатично смотрится. – И Поля задорно улыбнулась.

– Сколько вам было лет? – спросил Ставров.

– Пять. Но я очень четко, в деталях, все помню, даже запах озона, и тот момент, когда молния входит в песок передо мной, как в замедленной съемке, и как я ослепла и оглохла на какое-то время. Говорят, что это такие особенности детской психики.

Он ничего не говорил, смотрел на нее, улыбаясь совсем чуть-чуть, и, по всей видимости, не имел намерения вступать в разговор. Повисла пауза.

– Клим Иваныч, – вдруг призналась Полина, – я все болтаю, как балалайка, и мне от этого ужасно неудобно, а сейчас и вовсе замолчу, потому что вроде бы уже все рассказала и пора бы уже и помолчать, тогда нам уже обоим станет неудобно от тишины. Может, все-таки поговорим? – предложила и задорно усмехнулась она. – В том смысле, что я что-то рассказала, теперь ваша очередь. Диалог, так сказать, – изобразила она жестом речевой обмен.

А он снова засмотрелся на нее. Какая же она все-таки!.. «Как бы это сказать? Такая… – он старательно пытался подобрать определение, и одним словом не получалось. – Чудесная девочка», – отпустил Клим свои попытки самому себе объяснить, какой она ему видится и нравится.

– Я неважный рассказчик. Повествования мне не удаются. К тому же со мной не происходило ничего такого интересного, – усмехнулся Клим. – А вот у вас замечательно получается. Мне очень нравится вас слушать.