Тогда были в моде почтовые марки с надпечатками, на них охотились и стар, и млад. Только что закончилась Первая мировая война, и всеобщая неуверенность тех дней проявлялась в почтовых марках. Самые разнообразные марки снабжались определенными надпечатками. Страсть к надпечаткам заразила всех коллекционеров. Похоже, почтовые ведомства всех стран об этом знали и снова и снова подогревали спрос. Там открывают новую воздушную трассу, здесь — выставку, где-то отмечают какую-то годовщину, и марка получает надпечатку. Тогда это были в основном географические названия: Мемель, Данциг, Бельгия, Африка, Того и т. д. Жирные черные буквы печатались поверх цветных картинок. По маркам можно было изучать историю.

Примерно тогда же ко дню рождения мне подарили маленькую детскую типографию, и каждый день я сразу начинал с того, что делал надпечатки на марках. Я необычайно гордился своей великолепной идеей. Вот и я кое-что изобрел, рассуждал я. А дело-то простое, такое простое, что вроде бы никто другой до него не додумался. А всего-то нужно составить вместе несколько букв, покрасить их на штемпельной подушке в черный или голубой цвет, а потом осторожно в правильном положении прижать к почтовой марке. И когда ты снимаешь штемпель, то видишь слово, влажные буквы сияют, улыбаются тебе, и у марки появляется новое лицо. Может, в этом и есть немного жульничества, конечно, немного жульничества есть, и, наверное, так делать нехорошо. Но идея-то хорошая, ведь надпечатка смотрится почти как настоящая. Я научусь делать их еще лучше, чтобы были совсем как настоящие. Пойду к ребятам и спрошу, не хотят ли они поменяться.

— У тебя есть марки для обмена? — спросят они. — Покажи!

И даже те ребята, которые до сих пор не хотели со мной меняться, не знаю почему, покажут мне свои марки и предложат обмен. Сначала я пойду к Фабиану, он глуповат и сразу не разберется, а потом к другим, не ко всем. А может быть, я пойду только к Фабиану, ведь вообще-то некоторое жульничество в этом есть. Но я получу настоящие марки в обмен на свою, с надпечаткой. Может, она покажется ему красивой, и он будет рад, что раздобыл ее. Ведь он ничего не знает. Но если это дело обнаружится, никто не станет больше со мной меняться. Зато, пока они будут со мной меняться, они будут меня любить. Они же будут думать, что я даю им хорошие марки. Им и в голову не придет, что может быть иначе. И Фабиан будет меня любить, и его глуховатый отец, которому на самом деле принадлежит коллекция.

Я подобрал подходящую надпечатку. Сделать ее было не очень трудно, но разница с оригиналом слишком бросалась в глаза, даже мне. И это заставило меня усовершенствовать свои технические приемы, только и всего. Техническая проблема перевесила моральную и на какое-то время полностью отодвинула ее на задний план. И все-таки иногда я чувствовал себя паршиво.

— Принес марки? — спросил меня Фабиан и открыл свой альбом.

Это была тонкая книжица среднего формата, он вставлял туда марки, прежде чем показать их отцу, а тот потом показывал, какие марки стоило переместить в большой семейный альбом.

— Я их дома забыл, — сказал я робко.

— Ты же еще собираешь? — спросил он.

— Да.

— Почему же ты их не принес? — продолжал он. — Сам же говорил, что у тебя есть новые марки и ты хочешь их обменять.

— Сейчас принесу, — сказал я и встал рядом с ним, собираясь бежать домой.

— А что это за марки? — поинтересовался он.

— Да отовсюду.

— Много?

— Нет, — сказал я. — Я ведь не так давно собираю.

— А твой отец? Он не собирает?

Я ответил отрицательно.

— Ох, — сказал он. — Значит, твой отец не собирает вместе с тобой? А мой собирает.

— Так принести? — спросил я.

— А у тебя есть с надпечатками? — спросил он.

Я колебался.

— Да. Немного есть.

— Давай, неси их, — сказал он.

Я их принес.

Среди этих марок было три различной стоимости, которые смастерил я сам. Я приложил немалые усилия, чтобы они почти совсем не отличались от оригинала. Первые попытки были неудачными, подделка была заметна с первого взгляда, да и следующие были не намного лучше. Искушенный, менее алчный глаз немедленно узнал бы в них фальшивку. Со временем я набрался смелости и хладнокровия. Из многих моих подделок я выбрал три, которые получились лучше всех, и подмешал их в кучку остальных.

— Да у тебя много марок! — сказал Фабиан. — Можно, я выберу что-нибудь для обмена?

— Если у тебя найдется то, что пригодится мне, — великодушно отвечал я.

Я волновался, меня обуревали страх и любопытство. Я перебирал марки, не решаясь взглянуть ему в глаза.

— Ну вот, — сказал он и вытряхнул на стол из большого коричневого конверта целый комок слипшихся в кучу марок. — Это мои, а это твои.

Он аккуратно разобрал комок на отдельные экземпляры и принялся жадно рыться в моих марках. Чтобы показать, что не шутит, что относится к делу серьезно, он притащил пинцет и лупу. Так научил его отец.

Я испугался. Имея лупу, он сразу обнаружит мой фокус, сказал я себе. Но тогда я всегда могу сделать вид, что это была невинная шутка. Возьму эти марки пальцами и разорву, может, он все-таки ничего не заметит.

— А ты видел когда-нибудь альбом Артура? — спросил он.

Своим пинцетом он вытягивал из кучи марку за маркой и внимательно рассматривал их под лупой. Густой завиток на лбу, у самых корней волос, казалось, мешал ему. Время от времени он хмурил лоб и сдвигал завиток, так что он торчал еще упрямее.

— Ох, — продолжал он, — вот у него коллекция! Его отец собирает вместе с ним. А ты что собираешь?

— Все, — сказал я робко.

— Мы собираем только Европу, — сказал он. — Мой отец считает, невозможно собирать все. Артур — другое дело. У него, я думаю, есть Маврикий.

— Что у него есть?

— Маврикий, — повторил он менее решительно, и завиток на его лбу встал торчком.

— Маврикий?

— Вроде бы.

— Черт возьми, у него есть марка острова Маврикий? — сказал я. — У него? Или у его отца?

— У обоих, — сказал Фабиан. Он откладывал в сторону марку за маркой, предварительно их рассмотрев. — А когда его отец помрет, она достанется ему одному.

— А почему его отец помрет? — спросил я.

— Я имею в виду — потом, позже, когда его отец помрет, она будет принадлежать только ему.

— Ах так, — сказал я. — А тебе он ее показывал?

— Обещал показать. Он еще должен спросить разрешения у отца.

— Мне тоже охота поглядеть.

— Не знаю, захочет ли отец Артура, чтобы он показывал ее еще и тебе. Спросить у него?

— Ну да, если его спросишь ты, может, его отец и разрешит.