Причина этого кроется в истории. Англия, Франция, Испания и другие европейские имперские державы создавали свою империю за границей и делали это уже после создания национального государства. В результате, они никогда не путали свои имперские владения с метрополией. Таким образом, отделение колоний они перенесли относительно просто. Совсем иное произошло с Россией. Здесь завоевание империи происходило одновременно с формированием национального государства. Кроме того, не было океана, отделяющего его от колоний. В результате распад империи вызвал путаницу в чувстве национальной идентичности русских. Они с большим трудом признали, что Украина, историческая колыбель их государства, в настоящее время является суверенной республикой, и даже мечтают о том дне, когда она воссоединится с Матерью-Россией.

Чуть менее трудно для них было признать суверенный статус Грузии, небольшого государства, которое находилось в составе России чуть более двух столетий. Имперский комплекс оказывает значительное влияние на российскую внешнюю политику.

Эти имперские амбиции получили новое выражение в законе, который президент Медведев представил на рассмотрение парламента в середине августа. В нем пересматривается ныне существующий закон об обороне, который разрешает российским военным действовать только в случае внешней агрессии. Новый закон позволит им действовать также, «чтобы не допустить или предотвратить агрессию против другого государства» и «для защиты граждан Российской Федерации за рубежом». Легко видеть, какие конфликты могут быть спровоцированы на основании этого закона, который позволил бы российским войскам вмешиваться в дела за пределами своих границ.

Как же можно общаться с таким сложным и весомым соседом, который может натворить много бед, если станет действительно буйным? Мне кажется, что иностранные державы должны относиться к России на двух разных уровнях: на одном принимать во внимание ее чувства, на другом – отвечать на ее агрессивность.

Мы правы, когда усиленно возражаем против того, чтобы Россия рассматривала свои бывшие колониальные владения не как суверенные государства, а как зависимые страны, находящиеся «в зоне ее привилегированного влияния». Несмотря на это, мы должны учитывать и ее чувствительность к продвижению западных вооруженных сил слишком близко к ее границам. Правительство России и большинство ее граждан считают НАТО враждебным альянсом. Следовательно, надо быть крайне осторожными и избегать любых мер, создающих впечатление, что мы якобы пытаемся военными действиями «окружить» Российскую Федерацию.

В конце концов, мы американцы, с нашей доктрины Монро и бурной реакцией на проникновение российских войск на Кубу или любой другой регион американского континента, должны хорошо понимать реакцию Москвы на инициативы НАТО вдоль ее границ. При этом должна существовать грань между мягкими манерами и суровыми реалиями политики. Мы не должны уступать России в ее отношении к странам «ближнего зарубежья», как к своим сателлитам, и мы действовали правильно, выступив против прошлогоднего вторжения в Грузию. Мы не должны допустить, чтобы Москва имела возможность налагать вето на планируемую установку частей нашей системы ПРО в Польше и Чешской Республике, а руководствоваться исключительно согласием правительств этих стран с целью защиты нас от будущей иранской угрозы. Эти перехватчики и РЛС не представляют ни малейшей угрозы для России, как это публично подтвердил российский генерал Владимир Дворкин, который долгое время служил в войсках стратегического назначения. Единственная причина возражений Москвы заключается в том, что она считает Польшу и Чехию странами, находящимися в «сфере своего влияния».

Сегодня россияне дезориентированы: они совершенно не знают, кто они и где находятся. Они – не европейцы: это подтверждается опросами общественного мнения, проводимыми среди российских граждан. На вопрос «Считаете ли вы себя европейцем?», большинство – 56 % – ответили «практически никогда». Но поскольку и азиатами они явно не являются, они находятся как в подвешенном психологическом состоянии, изолированными от остального мира и не определившимися, какую именно модель принять для себя. Они пытаются преодолеть эту путаницу путем жестких заявлений и жестких действий. По этой причине западные державы должны проявлять терпение, чтобы убедить россиян, что те принадлежат Западу и им следует принять западные институты и ценности: демократию, многопартийную систему, верховенство закона, свободу слова и прессы, уважение к частной собственности. Это будет болезненный процесс, особенно в том случае, если российское правительство откажется сотрудничать. Однако, в долгосрочной перспективе это единственный способ обуздать агрессивность России, и интегрировать ее в мировое сообщество.

(«Wall Street Journal», 24 августа 2013 г.)

(из интервью Р. Пайпса газете «Polska», Польша,

21 ноября 2011 г.)

– Недавно вышла ваша книга «Террористы и изменники». Почему вы решили заняться историей России XIX века, ведь кажется, что в этой стране гораздо больше всего происходило в следующем столетии?

– Не забывайте, что я историк. Я, конечно, появляюсь в СМИ в качестве комментатора текущих событий, но в первую очередь считаю себя исследователем прошлого. Для историка нет деления на более или менее интересные периоды.

– Большинство наших читателей – не историки. Какие аргументы вы бы использовали, чтобы убедить их посвятить время книге о России XIX века?

– Уже тогда Россия была большим и очень важным государством. Кроме того, можно найти много общего между царской Россией и Россией под руководством большевиков. Ведь Владимир Ленин, придя к власти в 1917 году, не создал совершено новой страны: там продолжали жить все те же люди, которые говорили на том же языке, что прежде. Так что это тоже повод интересоваться Россией XIX века. Если кто-то хочет понять, в чем заключался феномен Советского Союза, нужно знать, что происходило до того, как он возник. Ведь коммунистическая революция зародилась не на пустом месте, была вписана в определенный общественный контекст.

– В своей книге вы напоминаете о малоизвестном эпизоде в истории России: покушении на губернатора Петербурга, которое совершила Вера Засулич. Почему вы сосредоточились именно на этих забытых событиях? Это аллюзия на террористическую угрозу, с которой мир столкнулся в начале XXI века?

– Я бы не искал столь далеко идущих аналогий. Всплеск терроризма, который пережила Россия в XIX веке, не имеет ничего общего с терактами, которые устраивают мусульманские фанатики. Российские террористы хотели в первую очередь сменить правящий режим, отстранить от власти царизм. У них были четко поставленные цели, и они искали способ их воплощения. А исламские террористы хотят уничтожить христианство в мире и создать огромный халифат.

– Т. е. аналогии все же есть. И те, и другие хотели при помощи терактов изменить существующий порядок.

– Но действовали они в совершенно разном масштабе. Ведь российские террористы не выходили в своих действиях за рамки страны, а мусульманские террористы мечтают о том, чтобы изменить весь мир. Именно поэтому я считаю, что эти явления сопоставлять сложно.