Она вообще почти ничего не сказала.

Не один из них задался вопросом: уж не заболела ли эта хорошенькая темноволосая девушка? Если так, то неудивительно — ведь она трудится, как лошадь, чтобы никто из них не бедствовал, встает с рассветом и работает до наступления темноты. Она следит за урожаем, кормит скотину, чинит дом и амбар, но, кроме того, Керри Маккиннон находит время заботиться и о них обо всех, и о каждом в отдельности. Она заходила к Рыжему Доннеру, чтобы справиться о его желудке, проверяла, проснулась ли эта старая ведьма Уинифред (хорошо бы не проснулась), помогала молодой матери троих детишек Лорибет управиться с шумной оравой. Она была для этих жителей источником жизненной силы, и при виде даже крошечной морщинки, омрачающей ее прекрасное чело, они начинали ощущать себя потерянными и несчастными.

Соседи не знали, что Керри Маккиннон начала день в превосходном состоянии души и тела. Говоря по правде, она чувствовала себя такой здоровой, что взялась за самое противное дело — наведение порядка в старом амбаре — и занималась этим с удовольствием, пока Уилли не принес еженедельную почту. Она улыбнулась пареньку с волосами цвета морковки, справилась о его занемогшей сестре. Она узнала почерк матери на одном из сложенных листов бумаги, и это, как всегда, заставило ее содрогнуться, но при виде аккуратной короткой подписи мистера Джейми Реджиса на обратной стороне очень толстого письма внутри у нее все сжалось от страха.

Керри прекрасно помнила имя Реджиса, но гораздо хуже было то, что она помнила — Фрейзер вел с ним какие-то дела, но понятия не имела, какие именно, и подозревала, что покойный муж в какой-то момент поступил весьма неблагоразумно. Горло у нее перехватило от дурных предчувствий. Она выхватила письмо из корзиночки, торопливо сломала печать и, бессознательно поднеся руку к горлу, начала читать, задыхаясь от того что, там было написано.

После необходимых и в высшей степени светских приветствий письмо очень доходчиво сообщало, что земля, на которой стоит дом Керри, конфискована и выставлена на продажу, что сама она будет преследоваться в судебном порядке за долги Фрейзера и — о Боже! — немедленно лишена всего имущества.

Всего имущества!

Рука Керри задрожала, и она поспешно вцепилась в письмо другой рукой, чтобы оно не тряслось, и заново его перечитала. Наверняка она что-то неправильно поняла; разумеется, там был какой-то пункт, который она пропустила.

Увы, она все поняла правильно.

Ей как-то удалось улыбнуться Уилли, отослать его на кухню, к свежеиспеченным бисквитам. Ей как-то удалось сложить письма в корзинку и спуститься по дороге к коттеджам, рассыпанным по долине. Она заставила себя улыбаться, здороваясь с соседями и раздавая им письма, а потом ей каким-то чудом удалось выйти из их толпы, уйти от их любопытных взглядов, высоко держа голову, и свернуть к озеру.

Она шла, не видя перед собой дороги, не видя ничего, кроме аккуратной записки мистера Реджиса, в которой сообщалось о невыплаченном долге и плохом ведении хозяйства и о смехотворно коротком сроке в четыре недели, за которые она должна была заплатить долги, чтобы избежать судебного преследования.

Невероятно! Фрейзер продал большую часть своих наследственных земельных владений, одолжил деньги, о чем она не подозревала до его смерти, и теперь она должна из-за этого все потерять и ее вышвырнут, как какой-то мусор, вместе с его родственниками Ангусом и Мэй, а также с Томасом. Не говоря уже о жителях Гленбейдена, последних представителях клана Маккиннонов, его родичах! Господи, да куда же им деваться? Что они будут делать?

Сердце у нее внезапно сжали невидимые тиски; Керри резко остановилась и наклонилась; боль стала невыносимой — она поняла, что означает это письмо.

Но мгновение спустя она заставила себя выпрямиться. Нельзя, чтобы об этом узнали остальные, пока она не придумает что-нибудь. Они впадут в панику, Томас сделает что-нибудь необдуманное. Нет, нельзя, чтобы они что-нибудь узнали, пока она не попытается сделать все, чтобы их спасти.

Но мистер Реджис дает ей всего четыре недели!

Охваченная отчаянием, Керри пошла дальше; она шла, как сомнамбула, к озеру, а мысли ее метались в исступленном поиске способа, как избежать катастрофы. Но это было невозможно — у нее нет ни денег, ни ценностей. Выхода нет, надеяться не на кого, только на мать…

Нет, только не это! Ни в коем случае! Она, шатаясь как пьяная, поднесла руку к глазам и крепко зажмурилась. Слезы жгли ей глаза, но она заставила себя идти дальше, велела себе двигаться, думать, что она и делала почти бессознательно, пока не поняла, что стоит на коленях у могилы мужа с маленьким крестом в изголовье. Рука ее сжимала ужасное письмо.

— Ты лгал мне, Фрейзер!

Она верила ему, когда он говорил, что все будет хорошо. Действительно, ему-то теперь хорошо, упокой, Господи, его душу, потому что он умер прошлой осенью. Но он оставил ее в трясине, и она понятия не имеет, как оттуда выбраться.

Керри оглянулась на маленькое кладбище, на берегу озера, где были похоронены предки Маккиннона и он сам. Она старалась заглушить возмущение, с которым сражалась каждый день. Не следует ей так возмущаться — бедный Фрейзер, он был вовсе не стар, всего лишь тридцать четыре года, когда отправился на встречу со своим Творцом. Керри заморгала и провела ладонью по лицу.

И оно снова пришло к ней — облегчение от того, что его больше нет.

Осталась только долина.

И люди, за которых Керри несла ответственность. Она даже не знала, на протяжении скольких поколений Маккинноны жили в этой долине. Они ловили рыбу в маленьком озерце, которое питали воды большого Лох-Эйгг, возделывали полоску земли, которая в хорошие годы давала много ячменя. Дед Фрейзера, член совета во времена старой клановой системы, был довольно удачлив — он владел несколькими акрами собственной земли, которые, в конце концов, перешли к ее мужу. Вдобавок к этой земле они арендовали землю у барона Монкриффа и жили припеваючи. То есть жили, пока Фрейзер не занемог, и с тех пор счастье от них отвернулось — скот подыхал, ячмень губили засухи.

Она понимала, что дело плохо, конечно же, понимала — но не понимала, насколько плохо.

Будь он проклят, этот Фрейзер! Только когда муж умер, она начала осознавать всю бедственность своего положения. Едва она успела его похоронить, как пришло первое письмо — из Шотландского банка. В нем сообщалось, что за Фрейзером числится недоимка в виде неуплаченных налогов на собственность, что проценты по займу — займу, о существовании которого она не подозревала, — должны быть выплачены и кредиторы с нетерпением ждут, когда им заплатят.

И словно этих ошеломляющих сообщений было недостаточно, пришло второе письмо — от ее матери, в котором та требовала, чтобы Керри немедленно приехала к ней в Глазго.

Керри не знала, какое из двух писем больше ее напугало.

Письмо из Шотландского банка она легкомысленно проигнорировала. Все, о чем в нем говорилось, было ей тогда непонятно, и к тому же в тот момент она была слишком напугана письмом от матери, религиозной фанатички, которая считала, что все человечество погрязло в грехе, и в первую очередь — ее дочь Керри.