дела, явила огромное разнообразие жанров, от гравюр на дереве и баллад до торжественных речей и научных трактатов; все это было призвано удовлетворить потребность публики в сведениях о турках-османах и поддержать дискуссии о новом крестовом походе, чтобы вернуть себе Константинополь. Потребность в этом «турецком материале» способствовала стремительному распространению печатных технологий во всей Северной Европе и за ее пределами: за тридцать лет количество городов, где имелись типографии, превысило сотню, включая Лондон, а к концу XV века удвоилось. Таким образом, Библия Гутенберга, как и печатное дело вообще, появилась как следствие религиозной геополитики XV века. Это появление было более идеологически окрашенным, чем принято считать, не очень-то нейтральным, а скорее узконаправленным, раскольническим. Реплика выдуманного сотрудника Нью-Йоркской публичной библиотеки о «западной цивилизации» в этом контексте становится спорной: появление этой ценной Библии и ее первоначальное восприятие в XV веке было подготовлено конфликтом Запада и Востока, и с тех пор это продолжает глубоко влиять на нашу печатную культуру и формирует ее.

Культурный статус Библии Гутенберга воспроизводит миф о превосходстве Запада. Утверждения о первенстве Гутенберга, подобные тем, что мы слышим в показанной у Эммериха сцене в Нью-Йоркской публичной библиотеке, поддались изначальной пропаганде. Мы постоянно недооцениваем историю книгопечатания до эпохи Гутенберга и не принимаем в расчет более ранние примеры воспроизведения текста за пределами Европы. В итоге наш рассказ становится неполным и служит лишь цели связать механическую печать с европейским Возрождением и ранним гуманизмом так, чтобы получилась триумфальная история победы ценностей западного Возрождения. Но даже притом что отпечатанная в середине XV века в Майнце Библия, бесспорно, оказалась одной из важнейших вех в истории культуры, она не стала ни самой ранней, ни первой отпечатанной с использованием подвижных литер. Серьезные предшественники Библии Гутенберга не должны быть забыты в истории печати. В Британской библиотеке хранится пятиметровый свиток одного из самых известных священных текстов буддизма, Алмазной сутры, отпечатанной в 868 году (по западному календарю). Его обнаружили в Северо-Западном Китае в начале XX века; текст – колонки знаков с пояснительным фронтисписом – представляет собой самый ранний датированный образец ксилографии. Китайские и корейские первопроходцы печати обогнали Гутенберга на несколько веков, а сравнительно низкая стоимость бумаги из бамбука в Восточной Азии означала, что там печать не была элитной технологией. В Китае пользовались глиняными подвижными литерами, которые оставляли на бумаге отпечаток без помощи пресса. В поздний период династии Хань (II век) китайцы усовершенствовали и технологию производства бумаги, что понятно: культуры буддистов, джайнов и индусов ни за что не приняли бы пергамен, то есть обработанную шкуру молодых животных, в том числе и коров. Один из первых производителей бумаги, Чжай Лунь (ум. 121), написал, что «шелк дорог, а бамбук тяжел, оттого они неудобны», и предложил изготавливать «похожий на шелк материал для письма» из древесной коры, пеньки, тряпок и рыболовных сетей. Доступность бумаги и широкое распространение грамотности способствовало развитию печатания коммерческой продукции в период династии Тан (VII–IX века), а первое ксилографическое издание канона конфуцианской классики датируется X веком. Старейшая поддающаяся датировке книга, напечатанная подвижными литерами, написана на китайском языке буддистским монахом-корейцем. До нас дошел только ее второй том, который хранится сейчас в Национальной библиотеке Франции. Сокращенно она называется «Чикчи» (Jikji), содержит в себе основные положения буддийского учения и датируется 1377 годом. В начале XV века печатание и распространение книг в интересах хорошего управления стало твердым политическим курсом вана (правителя) Тхэджона, заказавшего отливку наборов металлических литер для распространения печатного дела по всей Корее. Итак, представление о том, что печать изобретена в Европе, оказывается всего-навсего западным мифом. В общемировом масштабе вопрос о Гутенберге должен ставиться не столько «как он это сделал?», сколько «почему так долго думал?».

Миф о Гутенберге - пожалуй, один из нагляднейших примеров амнезии, свойственной традиционным рассуждениям о Возрождении, которые всячески преуменьшают роль технических, культурных, научных открытий, вообще учености исламских и восточноазиатских культур, и обосновывают распространение протестантизма в Северной Европе, видя в нем предтечу Просвещения. По-другому говоря, это та самая история, которую пишут победители. Наблюдая падение Старого режима в революционной Франции, член Комитета общей безопасности Луи Лавикомтери недобрым словом поминал Гутенберга: «Будь проклят изобретатель печатного пресса. Именно ему мы обязаны этой чудовищной революцией». Виктор Гюго уподобил Гутенберга Иисусу Христу: «Подобно Христу, накормившему людей хлебами, Гутенберг дает людям книги. Один предвосхищает появление другого... Гутенберг навсегда останется помощником жизни» - вот вам гиперболизированное, западоцентричное представление о возникновении и развитии печати.

Центральную роль Гутенберга в рассуждениях о прогрессе культуры подтвердила впоследствии важность печатных технологий для европейской колонизации. Религиозные типографии, учрежденные иезуитами в XVI веке в Гоа и Макао, а испанцами в Мехико и Лиме, стали предшественницами колониальной печати на всем «глобальном Юге». Это был настолько привычный прием в рассказах о путешествиях, что Томас Мор в начале XVI века приспособил его для своей вымышленной «Утопии», снабдив путешественников книгами, отпечатанными венецианцем Альдом Мануцием, чтобы утопийцы могли обучиться типографскому делу. Позднее колонисты тоже брали с собой все необходимое для книгопечатания. Первой книгой, выпущенной в Австралии, был сборник правительственных объявлений и правил, в 1802 году подготовленный высланным из Лондона печатником Джорджем Хоу; Новый Завет, напечатанный в 1837 году на языке маори уроженцем Корнуолла Уильямом Коленсо по заказу Церковного миссионерского общества, стал первой в Новой Зеландии печатной книгой; вскоре за ним последовал «Ropitini Koruhu» - перевод «Робинзона Крузо» Даниеля Дефо; в середине XIX века миссионеры-пресвитерианцы основали печатное дело в Нигерии. Христианские миссионеры везли с собой печатные книги, отдавая явное предпочтение письменному слову над устным и делая попытку распространить текстуальный взгляд на мир. По мере продвижения печатной книги на юг она приобретала в колониях официальное право на публикацию. Печатное дело стало орудием империи, а его значение для ощущения особого, имперского превосходства повышалось потому, что и происхождение его, видимо, ощущалось как исключительно европейское.

Хотя Библии Гутенберга являются артефактами XV столетия, сама концепция Библии Гутенберга, иногда называемой Библией Мазарини, изобретена в XIX веке. Именно тогда книга приобрела свою большую культурную и финансовую ценность. Ничего удивительного, что превознесение Гутенберга как «отца печати», умышленное забвение истории технологии печати до него, взрывной рост культурной и экономической ценности экземпляров сорокадвухстрочной Библии произошло именно в эпоху империй. Европейцы, сделав превосходство своих технологий оправданием и средством контроля над колониями, решительно отвергли все технологические достижения Востока. В 1837 году город Майнц поставил памятник Гутенбергу; барельефы на его цоколе изображают распространение печати по всем континентам: китайцы читают Конфуция, борец против работорговли Уильям Уилберфорс и печатный станок освобождают порабощенные африканские народы, творения Канта и