– Ложись, Мирей. Уже поздно, давай спи.

– Стой-стой-стой, я тебе что-то расскажу, мамулечка, я должна тебе рассказать, это просто бомба! Я сегодня влюбилась в Солнце, а ещё у меня две новые подружки, но это ещё не всё: мы собираемся пробраться на приём в Елисейском дворце 14 июля – это уже решено, мы как раз продумываем детали, чтобы организация была на должном уровне, потому что там будет генерал Шегуб, который оттяпал ноги Солнцу, а он брат моей новой подружки (ну, одной из двух), а ещё «Индокитай» – любимая группа второй новой подружки, так что мне придётся ознакомиться с их творчеством, ну и майн фатер Клаус, конечно же, которому я планирую сообщить, что я его дочь и что ему лучше признать тот инцидент с презервативом! Так вот, так вот, мамочка, что ты мне посоветуешь, мне и остальным двум Колбасам? Как нам лучше добираться до Парижа и вламываться на эту елисейскую вечеринку? Вламываться – значит проникать со скандалом. Ну? Что посоветуешь?

– Езжайте на великах – ноги накачаете.

И – хдыщ! – хлопает дверь.

Филипп: Что она там говорила? Я ничего не понял. У неё был солнечный удар?

(Да, Филипп Дюмон! Удар, да ещё какой! Вот только бывает ли крем от сердечных ожогов? Иначе меня не спасти.)

Мама (вздыхает): Кто знает, что там в голове у этого ребёнка.

Филипп: Но… это правда, ты написала книгу, дорогая? Философский трактат?

Мама: Ох, Филипп, ради бога…

Филипп: Нет, постой, послушай, это же прекрасно, уже столько лет…

Мама: Я не хочу об этом говорить, и это в любом случае не важно. Я хочу спать.

Филипп: Но ты посылала его…

Мама: Филипп! Дай поспать.

Щёлк – гаснет свет.

М-м-муа – не слишком страстный поцелуй, призванный включить режим ночи любви.

Бух-бух – пёс Мурлыка располагается на их одеяле, тем самым делая практически невозможными даже самые робкие попытки перейти к означенной ночи любви.

Ну а я пишу Хакиме и Астрид эсэмэску:

У нас в гараже три велика. И все три – мои. Один мне подарил Филипп Дюмон, второй – дедушка с бабушкой, третий – мама. И все три любезно дают приют гаражной пыли; благодаря изысканным паучьим полотнам, которые и не сосчитать, они будто подвешены к потолку за рули.

На одном надпись Giant, он красно-золотой, в цветах Гриффиндора. Седло на одном уровне с рулём, так что пилотировать его можно только задрав попу кверху, побрив ноги и нацепив специальный аэродинамический шлем (всё как я люблю). Его купил мне Филипп Дюмон, тем самым сублимируя страшное упущение своей жизни – нехватку сына, с которым они бы учились разжигать костёр, боксировали понарошку и кричали бы друг дружке «Сынок!» – «Отец!».

Велосипед от дедушки Жоржа и бабушки Жоржетты – безымянный, зато бежевый и гордый, его гнутая рама – как трубка слоновой кости; он явно знает себе цену и ездит вразвалку. Спереди у него небольшая корзинка, а звонок звучит «дррррынь, дрррынь!». Третий велик подарила мне мама. Его зовут biciCOOL. Простой, тёмно-синий, удобный, звонок – обычное «динь!», сзади багажник, на который главное не ставить багаж, а не то он погнётся, заскребёт по колесу, и ты попал.

И вот эта троица скелетов спит, забытая всеми среди лопат, резиновых сапог, разобранной мебели, крысиной отравы и мешков угля для каминов, пока чья-то дерзкая рука не попытается вытащить их отсюда, и тогда они закричат, что нет-нет-нет, ни за что, не хотят ни в коем случае.

– Они немного ржавые, – замечаю я, приподняв бежевый за переднее колесо. – Не подходи, Хакима, а то схватишь столбняк.

Хакима в ужасе отступает в тень.

Астрид:

– Значит, если я схвачу столбняк, тебе плевать, да?

– Ты прожила на три года больше Хакимы, так что это чуть менее трагично, чистая математика. Давай, помоги мне вытащить тот красный Giant, ага, только надо убрать подпорку… (чпок!) Ладно, будет без подпорки. Погоди, ну-ка подай назад… (пинь…) Окей, всё равно багажник не пригодился бы. Подержишь красный пару секунд? (пшшш) Да, надо будет подкачать шины. И заклеить дырки. И… видимо, починить вот это колесо, а вон то жуть какое кривое.

– А ты знаешь, как… правят велосипедные колёса?

– Астрид, Астрид! Ну что за страсть капать дёгтем в бочки мёда? Вечно твоё «мы не умеем то, мы не умеем сё»! Я прекрасно знаю, как чинить колёса! Сначала в таз набирают воды, потом туда кладут колесо, и, когда пойдут пузырьки – оп! – всё готово.

– Ты путаешь с рецептом макарон.

– Нет-нет, клянусь, там было что-то с пузырьками.

– Да, это когда ставят заплаты на камеру, а не когда правят колесо. Ну, к счастью, я была скаутом, так что это я умею чинить колесо.

Я подскакиваю:

– Ты была скаутом, Астрид?

– Ну конечно. Там, в швейцарских горах, с сёстрами. И мы постоянно катались на великах. Ходили в лыжные походы и пешком по горам. Там кругом обрывы. Однажды мы видели, как баран свернул себе шею: он сорвался, и грохот был как от коробки с карандашами.

Хакима тихо ойкает. Я, под впечатлением, киваю:

– Мда, а я-то воображала, что ты только рубилась в «Чикен Ран» да слушала свой «Индокитай».

– «Китчен Раш», а не «Чикен Ран». Подай мне ящик твоего отца с инструментами.

– Он не мой отец, он Филипп Дюмон.

Ящик с инструментами Филиппа Дюмона точно соответствует его амбициям в «работе руками» – необъятный, но совершенно нетронутый. Он открывал его только раз – чтобы перебрать все инструменты. Так что они по-прежнему аккуратно лежат каждый в своей выемке, как конфеты в коробке: электродрель, похожая на фен; хитрая отвёртка со сменными наконечниками; брутальный молоток с длинной ручкой; крохотный молоток – с короткой; ярко-оранжевый гвоздодёр и куча волшебных ящичков, набитых гвоздями, шурупами и разными крючочками.

Тут Хакима вспоминает:

– Нам недавно рассказывали на природоведении, что если взять всё железо, какое есть в человеке, то как раз хватит на маленький гвоздик.

– Вау, – говорю я. – Даже не знаю, много это или мало.

– Это в самый раз, – отвечает Хакима, – ровно маленький гвоздик, и всё.

Астрид встревает:

– У Моряка Попая[4] наверняка больше железа. Минимум – большой гвоздь, а то и два.

– Не-а, нам сказали, что насчёт шпината, который Попай ест в мультике, это всё неправда. В шпинате не так уж и много железа, зато его много в брокколи и чечевице.