– Остапчук! – зарычал я. – Еще слово о гепатите, и будешь зубы выплевывать. Почему за тебя, гадина, другие отдуваться должны, чем они хуже?

И вот теперь этот «сачок» совсем издох, еле ползет, и приходится чуть ли не нести его на себе. Я и сам еле живой с этими колодами на каждой ноге. Такое ощущение, что пудовые гири привязаны.

К черту форму одежды, к дьяволу комбата с его придирками, свободу ногам! Я сел на камень и достал из мешка кроссовки. Быстро переобулся, напевая от радости. Дойду до брони, а там что-нибудь обую для построения, если оно будет. Но что делать с этими монстрами? Нести в мешке? Ни за что на свете! Просто выбросить? Жалко.

Я с такими мыслями я достал из нагрудника РГО, разжал усы у запала, засунул ее в ботинок и отошел чуть в сторону от тропы. Затем аккуратненько поставил обувку за камни, засунул руку внутрь и выдернул чеку из запала. Вот он – мой привет нашим недругам. Завтра-послезавтра кому-нибудь понравятся мои ботинки, возьмет их этот кто-то – и ка-а-ак бабахнет! Сейчас ботинок даже шевелить нельзя. Уф-ф.

Я успокоил дыхание, вытянул из ботинка руку и осторожно вернулся обратно на дорожку.

– Вечно вы озорничаете, товарищ лейтенант, не живется спокойно. А если бы выскользнула, поминай, як звалы… Нам, между прочим, вас нести пришлось бы. Мало мне этой сволоты Остапчука? Урода этакий! Из двух лет в роте и месяца не пробыл, скотина! – С этими словами он дал затрещину трясущемуся и хнычущему солдату.

– Дубино! Ручонки не распускай! Бери его мешок и вперед! – рявкнул я на сержанта.

Васька подхватил вещи, Томилин – бронежилет, у Остапчука остался только автомат. Солдат еще яростнее всхлипывал, слюни и сопли он уже и не вытирал. Тьфу ты, убожество!

– Послушай, специалист по госпиталям и столовым, не вой и не стони. Шагай, пока я тебя не пристрелил. Нести тебя не собираемся! Понял? – тряхнул я за ворот гимнастерки убогого солдата.

– Вы меня просто не понимаете. Я болен, я очень болен. В конце концов просто умру от бессилия.

– Ну, чмо болотное, вот дрянь! По столовой с подносом и тряпкой каждый сумеет бегать! Ты пулемет поноси в горы! Я за таких гадов два роки безвылазно хожу пид пулями, – возмутился Томилин.

Остапчук из санчасти каким-то образом попал в госпиталь, из госпиталя – в медсанбат, оттуда – снова в санчасть. Кто-то из медиков приставил его «к делу»: помогать официанткам в офицерской столовой. Однажды я с удивлением узнал, что этот уборщик – наш солдат, а в рейде пулеметы и гранатомет носить некому, в расчетах – некомплект. Взял его обратно в взвод, а теперь сам с ним мучаюсь.

Немного передохнув, мы двинулись в путь – нагонять уходящую роту.

– Товарищ замполит, чого вы усе время меня с собой цепляете? – поинтересовался Дубино. – Ладно, Томилина, ему как медику положено при вас быть, а почему я?

– Щас дам в рыло! Положено, – возмутился Степан. – Это Муталибову положено, а я, наверное, останний раз иду в рейд, пора в ридну Украину, в Закарпатьте.

– Я, между прочим, «бандера», на три месяца дольше тебя в роте! – огрызнулся Дубино.

– Это от тупости, учебку закончить надо было, попал бы попозже, селянин! – усмехнулся Степан.

Идем, переругиваемся, только Гасан помалкивает. Хороший парнишка пришел в роту. Он прибыл к нам в декабре, с последней партией молодого пополнения. Все командиры рот взять его к себе отказались, а Сбитнева никто не спрашивал – только назначен на должность. Муталибов оказался тихим, спокойным человеком, даже очень спокойным для жителя Дагестана. Володя произвел его в сержанты. Пока что справляется, лишь бы не сбили с толку земляки.

– Гасан! Возьми у Царегородцева мешок, надо торопиться, отстаем от роты, – прикрикнул я и подумал про себя: «Вон уже комбат догоняет. Опять начнет придираться и насмехаться, мол, рота без Кавуна дохнет и деградирует. Вначале Ивана травил и третировал, а теперь после его замены возводит на пьедестал и сам греется в лучах чужой славы».

– Парни, скорее, скорее, не отставать! Остапчук, не прибавишь шаг – верну тебе бронежилет и каску!

Хныканье только усилилось, но скорость движения нисколько не увеличилась. Я снял тельняшку, кроссовки, засунул шмотки в мешок и пошел босиком. Зачем получать лишний выговор?

Вот и Подорожник, идет и сияет.

– О, комиссар! Что, авианосец утонул? Ну ты прямо как с кораблекрушения: почти голый, босой, но с пулеметом! Улыбнись – фотографирую! – И он, вынув из куртки фотоаппарат, сделал снимок.

– Спасибо, но зачем такое внимание и забота? – попытался съязвить я. – А вообще, это лучший корабль в вашей флотилии.

– Не стоит благодарности. Это для документальности выговора. Скажем так, почти для протокола.

– Какого выговора? За что?

– За отсутствие бронежилета и каски.

– Какого, к дьяволу, бронежилета, какой каски? Зачем они мне, только мобильность сковывают. А каска – это консервная банка на голове. Толку от нее никакого, лицо ведь открыто.

– Носи каску с металлическим козырьком. Бери пример с капитана Лонгинова!

– У него здоровья – на семь мамонтов.

– Для повышения физической кондиции будем проводить ежедневно зарядку с офицерами в бронежилетах. Уговорил!

Тьфу ты, черт! Еще издевается.

Комбат ушел дальше, а я быстро обулся, натянул тельняшку и вновь подхватил автомат Остапчука.

– Бегом, гад! Скоро уже замыкание полка, состоящее из разведчиков, нас нагонит. Броня уедет – пешком до Кабула пойдешь!

* * *

Техника медленно ползла по шоссе к Кабулу. Я и Острогин сидели на башне, жевали галеты и болтали на разные вольные темы.

– Серж, вот подумай, неделю бродили вокруг Пагмана – и ни одного «духа». А ведь их тут должно быть много, как китайцев в Шанхае.

– Это точно, в прошлый раз даже по кавалеристам стреляли. В этот раз – тишь и благодать.

– «Зеленые», наверное, информацию «духам» слили, операция ведь совместная.

– Это точно. Как «царандой» на боевых вместе с нами, так либо засады, либо «пустышка».

– Нет, одна организация у афганцев хорошая – полк спецназа госбезопасности. Мы с ними в октябре-ноябре прошлого года три раза работали, помнишь? Особенно комбат у них молодец.

– Отлично помню. Это тот, чья кепка у тебя на тумбочке лежит, да, Ник?

– Ага. Отличный мужик, Абдулла! Иван Кавун ему финку подарил, а он нам – гору консервов и со мной кепкой махнулся на память.

– Что-то ты ее не носишь. Боишься, что опять попутают с «духами»? Не бойся, Грошикова в роте уже нет, нечаянно стрелять по тебе некому теперь. Ты в полной безопасности. Если авиация не засомневается, что ты свой – будешь цел и невредим. В маскхалате, афганской кепке, бородатый, но с русской мордой – вот какой замечательный портрет!