Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хочется думать, что выждет до первого же события, мною описанного, убедится в моей правоте – и начнет действовать. Впрочем, возможны варианты…
Прижав нос к иллюминатору, я возил им по стеклу и осматривался. На первый взгляд самолетов на огромном поле сильно поубавилось – пропали тяжелые «ТБ-3», сильно сократилось поголовье «СБ». Сбиты или передислоцированы? Надеюсь, что второе.
Взлетное поле оказалось испятнано кляксами разноразмерных воронок от авиабомб. Большей частью засыпанных – спасибо доблестным бойцам БАО![12] Двухэтажное здание аэровокзала было разрушено наполовину, но каким-то чудом сохранились гипсовые статуи пилотов у главного входа. И что сразу бросилось в глаза – появилось большое количество зениток. Чуть ли не в четыре раза больше, чем было в конце июня.
Едва наш «ПС-84» приземлился, его закатили под маскировочные сети. Пожилой техник открыл бортовой люк и установил трап. Мы буквально выпали из самолета. Свалив на утоптанную до полной окаменелости землю рюкзаки и аккуратно положив поверх них оружие, принялись разминаться.
Тут к нам подошел весьма примечательный парень, со знаками различия сержанта госбезопасности на новенькой, тщательно отглаженной форме. Ростом выше среднего, он был смуглым, как Хуршед, узкоплечим и худющим, как я. Черноглазый и черноволосый, сержант воинственно топорщил пышные усы, больше всего напоминая киношного разбойника, довольно забавного с виду.
С собой усачок приволок огромный ящик «портативной» радиостанции.
– Как долетели, товарищи? – с легким, почти неопределяемым акцентом спросил встречающий. – Привет!
– Буэнас, амиго![13] – Валуев первым влепил свою пятерню в подставленную ладонь радиста.
– Буэнас!
– Ола, Хосеб![14] – поздоровался Хуршед и представил нашего «радиолюбителя»: – Знакомься, Игорь, это Хосеб Алькорта, испанец-интербригадовец!
– Но, но! – замотал головой Алькорта. – Не испанец! Я – баск!
– А, ну да… – хмыкнул Хуршед. – Вечно я забываю, что ты не испанец… А теперь, баск, замри! Перед тобой сам легендарный Игорь Глейман!
– Наслышан! – широко, во все тридцать два, улыбнулся Хосеб. – Ребята много про тебя рассказывали!
– Ола, амиго, – сказал я, пожимая Алькорте руку.
– Ну, что? – энергично сказал Хосеб. – Ждем до вечера, нам обещали «У-2». Долетим почти до самого места назначения, а дальше…
– А дальше пешкодралом, – кивнул Валуев. – Пошли в располагу! Покурим и оправимся, так сказать…
Мы прошли через хлипкий, сильно прореженный бомбардировками лесок и обнаружили за ним целый городок – под маскировочными сетями четкими рядами стояли десятки больших армейских палаток. Неподалеку курилась легким сизым дымком полевая кухня, возле которой «принимали пищу» красноармейцы из БАО, летчики, еще какие-то военные. Навскидку – под сотню человек.
– А мы вовремя! Время-то обеденное! – довольно сказал Валуев. – Отря-яд! Слушай мою команду – приступить к приему пищи!
– Тебе бы только жрать! – фыркнул Альбиков.
– Разговорчики в строю… – добродушно проворчал Петр.
Мы отстояли короткую очередь и получили от румяного, пухлого, как и полагается, повара в чистейшем, что даже бросалось в глаза, белом фартуке, по котелку с гречневой кашей, обильно заправленной тушенкой и салом, и по ломтю ароматного, явно только что испеченного ржаного хлеба. Ложка словно сама собой возникла у Валуева в руке, и сержант пошел наяривать, не забывая о хлебе насущном – горбушка уминалась с не меньшим аппетитом.
– Куда ж тебя, проглота такого, прокормить… – бурчал Хосеб, тоже вовсю орудуя ложкой.
– Молчи, длиннота… – проговорил Валуев с набитым ртом.
– На себя посмотри!
– А я ширше! Понял, «три метра сухой дранки»?
– Осо совьетико![15] – фыркнул баск.
Лишь иногда, словно по забывчивости, Алькорта сбивался на испанский, а так он говорил по-русски весьма прилично. Видать, четвертый год кукует интербригадовец в СССР. И не захочешь, а научишься болтать по-нашему.
Чем-то Хосеб напоминал «лицо кавказской национальности», но отдаленно, разве что жгучей своей чернотой. Но до чего ж похож на пирата! Ему бы еще серьгу в ухо… Капитан Алатристе!
Я быстрее всех прикончил свою порцию (растущий организм!), тщательно облизал ложку и спросил, выдерживая невинное выражение на лице:
– А вы как в мою группу попали?
– В твою? – хмыкнул Альбиков.
– А то!
– Ну, ты и наглец…
– Наглость – второе счастье! – сказал я назидательно.
– Может, и так… Знаешь, сколько нас по всяким кабинетам таскали, про тебя выспрашивая? Попался бы ты мне тогда – придушил бы точно!
– Меня?! – комично изумился я. – За что?
– За шею! Даже Петя рычать начал, а его вывести – это надо уметь! Вчера в Москву вызвали, сказали, что тебя будем сопровождать. Знакомы, мол, в паре боестолкновений вместе поучаствовали… Спелись, в общем.
– Сопровождать, значит…
– Ага. Окружим тебя вниманием и заботой.
– Дойдешь? – участливо, без всякой подначки спросил Петр, явно имея точную информацию о моих многочисленных контузиях.
– Дойду, – вздохнул я. – Тренировался изо всех сил. По лесу с полным рюкзаком маршировал, километров двадцать в день. Как чувствовал, что пригодится!
– Нормально, – одобрительно кивнул Альбиков. – Надеюсь, что нам долго блукать по лесам не придется.
Собирался пойти дождь, и наша группа перекочевала в полуразгромленный аэровокзал. Когда начало темнеть, на аэродром, прямо к зданию приехал целый кортеж – три «эмки», два трехтонных грузовика. Из легковушек начали выбираться военные в щегольских коверкотовых гимнастерках и синих шароварах с золотыми лампасами. На петлицах блеснули звезды[16]. Из грузовиков высыпали три десятка автоматчиков и мгновенно оцепили здание.
– Эге, так это сам комфронта! – шепнул Альбиков. – Отряд, смирно!
Мы построились в короткую шеренгу. От машин к нам подошли всего три человека. Генерал с четырьмя звездами, и два майора – один довольно пожилой, явно из запаса, с медалью «20 лет РККА» на груди, а второй – молодой, в щегольских хромовых сапогах кавалерийского образца.