одно: была некая угроза, а теперь ее нет. Можно снова спать спокойно – неделю, месяц, а то и дольше. – Я отступил на шаг, показав раскрытые ладони. – Вот, собственно, и все. У меня был долг перед Солнечным Долом, и я его исполнил.

– А было ли чувство, что тебе есть в чем покаяться?

Я решил было солгать, но подумал, что Николя заслуживает только правды.

– Ты сама говорила, что у меня нечиста совесть. Я пытался отрицать, но понимал, что ты отчасти права.

– А теперь… сбросил бремя с души?

– Думаю, да.

– Я тоже на это надеюсь. Ради всех нас. – Ее голос стал суровым, но в нем появилось знакомое тепло. – Ты никуда больше не полетишь, Мигель. Пообещай мне – и пообещай Викторине. Сможешь?

– Постараюсь.

– Этого мало. Я хочу получить твое обещание здесь и сейчас. – Она взяла меня за руки. – Такое же священное, как супружеская клятва. Ты больше не бросишь нас. Не покинешь Солнечный Дол до того дня, когда его покинем мы все. Ты меня понял и со всем согласен?

Я торжественно кивнул:

– Согласен. У меня болят все кости. Я уже забыл, каково в космосе, а ведь провел там лишь несколько недель. В следующий раз полетит кто-то другой. Обещаю.

– Хорошо. – Ее пальцы напряглись. – Точно?

– Точно.

– У тебя руки дрожат. Онемели?

– Через пару дней пройдет.

Николя наконец расслабилась, как я и надеялся.

– Скажешь все то же самое Викторине. Она ждет в кухне. Когда Морган сообщил, что ты идешь сюда… я приготовила обед. Мне выдали еще одну норму баранины по случаю твоего возвращения. Поешь с нами?

У меня защипало в глазах. То были слезы благодарности и облегчения, слезы радости от того, что я возвращаюсь в лоно любимой семьи.

– С превеликой радостью.

Нормального обеда все равно не вышло, но в любом случае это было лучше, чем ничего. Я дал Викторине то же обещание, что и Николя, а когда она выдвинула сотню дополнительных условий, принял их без возражений. Решив этот вопрос к собственному удовлетворению, она стала выпытывать подробности событий, последовавших за моим отлетом. В большинстве случаев я мог ответить прямо, но углубляться в тему самопожертвования не спешил. Я лишь упомянул, что ракета ушла не туда и что вскоре после этого корабль взорвался сам.

– Морган сказал маме, будто ты там кого-то нашел.

– Да, – ответил я. – Женщину, единственную выжившую с того корабля.

– Похоже, никто больше об этом не знает.

– Пока не знают. Как только мы выясним, в каком она состоянии, я сделаю объявление.

Викторина выковыряла шпинат, застрявший между передними зубами.

– Как ее зовут?

– Неизвестно. Я с ней разговаривал, но она тогда еще не оттаяла, к ней не полностью вернулась память.

– А вернется?

– Очень надеюсь. Возможно, женщина знает нечто такое, что могло бы нам помочь. Даже если это самые примитивные знания, мы отнесемся к ней по-доброму и примем в нашу общину.

Какое-то время Викторина ела молча.

– Она знает, что ты полетел туда, чтобы ее убить?

– Не ее лично, – вмешалась Николя.

– А какая разница? – спросила Викторина, глядя на нас обоих. – Ее или кого-то из тысяч других людей, путешествовавших на том корабле? То, что ты не знаешь никого из них по имени, вовсе не означает, что их всех не собирались уничтожить.

– Корабль нужно было остановить… – начала Николя.

– Все в порядке, – мягко оборвал я ее. – Викторина заслуживает того, чтобы услышать неприкрашенную правду. Да, я собирался убить пассажирку, и от этого никуда не деться. Я собирался убить ее и еще неведомо сколько тысяч людей, вместе с которыми она летела. Даже если их было пятьдесят тысяч, а нас тут всего пять – какая разница? Добродетельны были они или нет, разве важно? Дело не в моральных принципах. Этим людям все равно пришлось бы умереть, чтобы не подвергнуть риску наше собственное выживание.

– Получается, что мы чудовища, – проговорила Викторина.

– Да, – согласился я, гася ее гнев. – И благодаря этому мы живы и можем жить дальше. Главное в том, Викторина, что мы доказали себе: у нас есть все средства, чтобы существовать в Солнечном Доле. Каждая смерть, каждая рана, каждый горький урок на пути, который привел нас сюда, оказались бы напрасны, если бы мы позволили кому-то забрести в нашу систему и привести с собой волков. Да, то, что нам приходится делать, приятным не назовешь. Но пока мы не узнаем доподлинно, что мы не единственный оставшийся очаг человечества, нам придется принимать столь же хладнокровные решения. Дело не в нас самих; дело в той связи, которую мы обеспечиваем, – связи между человечеством прошлого и человечеством будущего. Если не сохраним эту связь, если не исполним свой долг, оберегая наше сообщество, то лишимся будущего. Пропадут все надежды, все мечты. Останется лишь тьма до скончания времен.

– Ты все это сам придумал или тебе подсказал кто-то в Святилище?

– Со временем поймешь, – ответил я.

– Не хочу понимать.

После, когда Викторина забрала свои краски и ушла к себе в комнату, а мы с Николя взялись прибраться в кухне, жена дотронулась до моего запястья и сказала:

– Она это переживет, Мигель. Дело вовсе не в том, что она винит тебя за возвращение из мертвых. В глубине души она очень рада. Но на несколько дней ты стал в ее воображении кем-то другим, вымышленным героем, с каким не сравнится никто из людей. А теперь ей снова приходится иметь дело с реальностью.

– Спасибо, что выступаешь в мою защиту.

– Я не согласна с тем, что ты молчал. Того, через что нам пришлось пройти, врагу не пожелаешь. Пусть и справедливо сказал Морган: ты вправе был рассчитывать, что мы справимся сами. Но я верю в то, что ты сделал, и в то, что ты намеревался сделать. Те, кто считает, будто тебе было за что каяться, ошибаются, а если ты до сих пор считаешь так сам, то не прав и ты. – Она привлекла меня к себе – этих искренних объятий я ждал с момента возвращения. – Ты лучше, чем все твои клеветники. Ты хороший человек, Мигель де Рюйтер, и я горжусь тем, что я твоя жена.

Утром я присоединился к Моргану Валуа и Альме Чунг в лазарете Святилища. Как и все наши сооружения, он представлял собой беспорядочный комплекс импровизированных модулей и зданий, спрятанных в сети пещер в сотнях метров под поверхностью. Каждая его часть представляла собой переделанный фрагмент корпуса «Салмакиды».

– Что-то я плохо соображаю, Альма, – услышал я, входя, голос моего заместителя. – Могу