Теперь на нем была мятая белая рубашка, темно-синие джинсы и единственная, незаменимая пара туфель — «Лоук Оксфордс» ручной работы, которые стали для него самой экстравагантной и дорогой в жизни покупкой. Детектив смутно помнил те времена, когда их у него еще не было и ему, вконец измученному после девятнадцатичасового дежурства и поспавшему каких-то пару часов, приходилось надевать сшитую явно не по его мерке обувь.

Он увеличил громкость, не замечая зажегшегося экрана телефона, лежавшего рядом на столе. Волк сидел один в комнате, которая запросто вмещала три десятка человек и использовалась настолько редко, что даже сейчас, спустя год после ремонта, в ней по-прежнему стоял запах нового ковролина. Вдоль стены тянулась стеклянная матовая стена, отделявшая совещательную комнату от помещения, в котором работали сотрудники отдела.

Подпевая невпопад в такт музыке, детектив взял со стола еще одну фотографию и в припляс подошел к большой доске, стоявшей в передней части комнаты. Прикрепил ее, отступил на шаг назад и полюбовался проделанной работой: увеличенными снимками различных частей тела, наложенными друг на друга и образующими две версии жуткой фигуры — вид спереди и вид сзади. Волк еще раз вгляделся в восковое лицо, надеясь, что он не ошибся и что теперь ему будет спаться чуточку лучше, зная, что Халид наконец мертв. К сожалению, Бакстер после посещения тюрьмы пока так и не подтвердила его догадку.

— Доброе утро, — произнес за спиной голос с грубоватым шотландским акцентом.

Увидев входившего в комнату напарника, Волк тут же уменьшил громкость и отказался от танцевальных па. Детектив-сержант Финли Шоу служил в их отделе дольше остальных. Человек он был спокойный, но вместе с тем и суровый, от него вечно пахло табаком. В возрасте пятидесяти девяти лет он обладал обветренным, задубелым лицом и носом, который ему неоднократно ломали и который ни разу не сросся правильно.

Когда Волк после «инцидента» вернулся в строй, Финли стал для него «нянькой», точно так же, как для Эдмундса детектив Бакстер. Они заключили между собой джентльменское соглашение: Волк берет на себя львиную долю работы, а Финли, медленно дрейфующий к пенсии, за это подписывает еженедельные рапорты наблюдения за ним.

— Две левые ноги получились просто отвратительно, — проскрежетал Финли.

— Я скорее музыкант, нежели художник, — сказал в оправдание Волк, — и тебе это известно.

— Что-то я сомневаюсь. Я лишь хотел сказать, что… — Финли подошел к стене и ткнул пальцем в снимок, который Волк приколол последним, — у тебя здесь две левые ноги.

— Ха!

Волк порылся в куче фотографий с места преступления и, наконец, нашел нужную.

— Знаешь, время от времени я специально проделываю подобные штучки, чтобы у тебя сложилось впечатление, будто ты мне по-прежнему нужен.

— Кто бы сомневался, — улыбнулся Финли.

Волк заменил фотографию, и они с коллегой уставились на пугающий коллаж.

— В семидесятых годах я принимал участие в расследовании похожего дела, — сказал Финли. — Чарльз Тенисон. — Волк пожал плечами. — Он оставлял нам части тел: там ногу, здесь руку. Поначалу мы думали, что это случайность, но оказалось, что это не так. На каждом фрагменте было что-то вроде метки. Он всячески давал нам понять, кто их убил.

Волк подошел ближе к стене.

— У нас на левой руке присутствует кольцо, а на правой ноге шрам от операции. Для отправной точки негусто.

— Не волнуйся, будут и другие зацепки, — сухо бросил Финли. — Человек, не оставивший после такой резни ни капли крови, не случайно подсунул нам это кольцо на руке.

В благодарность за эти рассуждения, заслуживающие самого внимательного рассмотрения, Волк громко зевнул прямо Финли в лицо.

— Кофейку? К тому же мне надо покурить, — сказал Финли. — С молоком и два сахара?

— Неужели нельзя запомнить? — спросил Коукс, когда Финли направился к двери. — Обжигающий, двойной, с капелькой молока и обессахаренным карамельным сиропом.

— С молоком и два сахара! — воскликнул Финли, выбежал из комнаты для совещаний и чуть не столкнулся в дверях с коммандером[4] Ванитой.

Элегантно одетую индуску Волк узнал сразу — она регулярно появлялась на экране телевизора, а также присутствовала на одном из бесчисленных заседаний и комиссий, через которые ему пришлось пройти, чтобы восстановиться в полиции. Причем, насколько он помнил, выступала против. Когда он замешкался, уступая ей дорогу и отходя к доске, она остановилась и сказала:

— Доброе утро, детектив-сержант.

— Доброе.

— У меня такое ощущение, что это не отдел по расследованию убийств, а цветочный магазин.

Волк в замешательстве посмотрел на отвратительный коллаж за спиной, чуть не во всю стену, перевел взгляд обратно на коммандера и понял, что она показывает на офис, где на столах и сейфах для бумаг красовалось несколько дюжин экстравагантных букетов.

— Вот вы о чем. Их присылают уже целую неделю, — объяснил он. — По-видимому, это связано с делом Муниса. Такое ощущение, что местные жители, все как один, решили завалить нас цветами.

— Приятно, когда услуги оцениваются по достоинству, — сказала Ванита. — Вы не знаете, где Симмонс? В кабинете его нет.

На столе громко завибрировал телефон Волка. Он посмотрел на номер, высветившийся на экране, и нажал кнопку ответа.

— Я могу вам чем-то помочь? — несмело спросил он.

Кончики губ Ваниты приподнялись в легкой улыбке.

— Боюсь, что нет. Журналисты рвут нас на части, и комиссар жаждет решить вопрос с ними как можно быстрее.

— Я думал, общение с ними — это ваша обязанность, — сказал Волк.

— Сегодня я возьму выходной, — засмеялась Ванита.

В этот момент они увидели Симмонса, направлявшегося в свой кабинет.

— В жизни, Волк, часто бывает, что создают проблемы одни, а решают их другие… Кому, как не вам, этого не знать.

* * *

— Как видишь, у меня нет ни капли свободного времени. Я хочу, чтобы ты пошел к этим стервятникам и поговорил с ними от моего имени, — сказал Симмонс с такой искренностью в голосе, что ему даже можно было поверить.

Через две минуты после ухода коммандера начальник вызвал Волка в свой крохотный кабинет. Размером комната была не больше четырех квадратных метров. Всю ее меблировку составляли письменный стол от ИКЕА, малюсенький телевизор, ржавый сейф для документов, два вращающихся стула и пластиковый табурет (на тот случай, если в апартаменты решит набиться целая толпа). От мысли о том, что придется выступать перед камерами, на душе у Волка стало пакостно, в подобные минуты он чувствовал себя так,