Его действия ни в чем и ни в какой мере не соответствовали известным фактам о последовательности событий.

После перерыва реконструкцию продолжили — на этот раз Квик осуществил ее очень сосредоточенно и в полном соответствии с имеющимися данными. В спокойной беседе с Пенттиненом Квик рассказывал о том, как наносил удары, как действовали они с помощником Йонни Фаребринком, а также продемонстрировал, как вырезал в торце палатки длинную полосу и проник внутрь в образовавшееся отверстие.

Когда семь часов спустя реконструкция была завершена, и следователи, и прокурор остались довольны результатом. «Все прошло очень-очень хорошо, — прокомментировал ван дер Кваст, считающий, что во время реконструкции Томас Квик убедительно показал, что именно он убил голландскую чету. — Он хотел изобразить в деталях, как осуществлялось убийство, и смог это сделать». («Экспрессен» от 12 июля.)

Росло число истинных и мнимых экспертов, пытающихся объяснить, какие жизненные впечатления и обстоятельства превратили мальчика Стюре Бергваля в серийного убийцу Томаса Квика. Известная журналистка Керстин Винтерхед описывала в «Дагенс Нюхетер» дом, где он вырос, как «молчаливый и скрытый от внешнего мира. Дом, куда никто не приходил в гости, где не видно было детей, играющих неподалеку».

Здесь вновь описывается детство Квика: насилующий отец, жестокая мать, в том числе — две попытки убийства. Высказывается мнение, что трансформация в убийцу произошла после последней попытки изнасилования со стороны отца, которая имела место в лесу, когда Томасу было тринадцать лет. Томас хотел убить отца, но изменил свои намерения, увидев того жалким, со спущенными штанами.

— Я убежал оттуда. И всего один шаг отделял меня от убийства, которое я совершил в Вэкшё полгода спустя, когда мне уже исполнилось четырнадцать, — пояснил Томас Квик.

— На самом деле ты тогда убил самого себя? — спросила Керстин Винтерхед.

— Да, я убил самого себя, — подтвердил Квик.

В данном случае, как и во всех остальных, Томаса Квика признали и преступником, и жертвой. Убийства на самом деле являлись воплощением тех актов насилия, которым он подвергся в детстве. В соответствии с этой теоретической моделью строилось психотерапевтическое лечение Квика в Сэтерской больнице. Подобную точку зрения разделяли и следователи.

Братья и сестры Томаса Квика, а также их дети восприняли чудовищные описания необъяснимой жестокости супругов Бергваль в СМИ с бессильным гневом и стыдом. О Стюре вообще перестали говорить — при вынужденном упоминании родственники называли его просто «ТК». Стюре Бергваль перестал существовать.

Молчание растянулось на годы. Но в 1995 году старший брат Стен-Оке Бергваль выступил от имени семьи. В книге «Мой брат Томас Квик» он изложил свою версию детства в родительском доме. От имени всей семьи Бергвалей он поставил под сомнения травматические воспоминания брата.

— Я не сомневаюсь, что для него все это правда. То, что людей в процессе психотерапии поощряют к созданию ложных воспоминаний, — достаточно известный факт, — заявил он в интервью «Экспрессен» и добавил, что его родители никак не могли совершить то, что говорит про них Томас Квик.

Стен-Оке объяснил, что написал книгу не ради экономической выгоды, а ради того, чтобы вернуть себе то детство, которое Томас Квик отнял у него своими заявлениями. Одновременно он хотел защитить доброе имя родителей, которые уже не могли сами опровергнуть обвинения Квика.

— Я не берусь утверждать, что мы росли в идеальной семье, однако никто из моих братьев и сестер не может вспомнить ничего такого, что подтверждало бы его рассказ. Мы вовсе не были изгоями и не жили в отрыве от мира. Мы много общались с людьми, путешествовали, навещали родственников на Рождество и в семейные праздники.

Однако в отношении преступлений, в которых признался Томас Квик, Стен-Оке не питал никаких сомнений.

— Когда я услышал о том, что какой-то мужчина сознался в убийстве Юхана Асплунда, я сразу интуитивно почувствовал, что это мой брат. И я был уверен, что в процессе следствия выявятся другие случаи.

В январе 1996 года начался судебный процесс в суде первой инстанции города Йелливаре по делу об убийстве у озера Аккаяуре. В Питео Томас Квик настоял на том, чтобы его допросы в суде проходили при закрытых дверях, но в Йелливаре он держался на суде с большой уверенностью. Представ перед публикой, он убедительно описал убийство голландской четы. Он рассказал, что хотел найти мальчика-подростка, и поэтому приехал на поезде в Йоккмокк, где повстречал группу немецкой молодежи и наметил одного из парней себе в жертву.

На украденном дамском велосипеде Квик подъехал к магазину «Домус» и там встретился с Йонни Фаребринком — «жутким типом, сумасшедшим, постоянно пребывающим в глубокой депрессии». После попойки они оба направились к Аккаяуре, где стояла палатка супругов Стегехюз. По словам Квика, у Фаребринка был какой-то «зуб» на голландцев, в то время как сам он обдумывал изнасилование немецкого подростка, увиденного им в Йоккмокке. При столкновении с голландской парой у Квика возникло впечатление, что тот парень — их сын.

— Когда женщина отреклась от своего сына в ответ на мой прямой вопрос, я вышел из себя, — рассказал Квик в зале суда.

Убийство пары, ранее казавшееся совершенно непостижимым, теперь, после выяснения подробностей, подчинялось некоей логике — хотя и больной логике.

— Я пытался притянуть ее к себе, чтобы она оказалась со мной лицом к лицу, — хотел видеть ее страх перед смертью, — говорил Квик. — Но на это у меня не хватило сил — я просто наносил удар за ударом.

Адвокат Клаэс Боргстрём спросил, что вызвало у него такую ненависть к этой женщине.

— Своим отрицанием она полностью идентифицировалась с «М», на которую она к тому же была похожа чисто внешне, — ответил Квик.

«М» — так называл Квик свою мать. Таким образом, убийство Янни Стегехюз являлось убийством матери Квика.

Родственник четы Стегехюз, у которого супруги проживали в первые дни своего отпуска, приехал в Йелливаре, чтобы попытаться понять, зачем кто-то лишил жизни Янни и Маринуса. Услышав рассказ Квика о двойном убийстве, родственник так прокомментировал это газете «Экспрессен»:

— Квик — подонок, он недостоин того, чтобы жить дальше.

Результаты процесса по делу об убийстве возле Аккаяуре невозможно было предсказать заранее. Некоторые фрагменты в рассказе Квика вызвали вопросы — в первую очередь данные о сообщнике. Следователи не обнаружили никого и ничего, что подтверждало бы данные Квика о Йонни Фаребринке: никто не видел их вместе, а факт пьянки, в которой они якобы участвовали, отрицался другими «собутыльниками». Поэтому Йонни Фаребринк не привлекался к ответственности по этому делу.

Местная художница, учившаяся в 70-е в той же народной школе, что и Квик, утверждала, что с большой вероятностью видела его на железнодорожной станции в Йелливаре в момент убийства рядом с Аккаяуре.