Когда Рузвельт вступил в Белый дом, один американец из четырех в работоспособном возрасте лишился работы. И, конечно, нечего было надеяться, что с вступлением в должность нового президента все быстро уладится! Вплоть до 1941 года пропорция безработных по отношению к общему числу активного населения никогда не будет ниже 13,8 процента (то есть один американец из восьми — безработный), а зачастую — около 18 процентов (один американец из пяти или шести). Необходима была тотальная мобилизация людей и всех ресурсов, короче говоря, мировая война, чтобы безработица исчезла и перестала быть проблемой момента. 1929 год в Соединенных Штатах — это начало десятилетия, в течение которого люди забыли значение выражения «полная занятость».

Как и почему наступила Великая депрессия? Историки и экономисты до сих пор спорят по поводу происхождения катаклизма. И если причины этого бедствия спорны, то не намного яснее и продолжительность, и вся полнота этого явления.

Представим, несмотря на это, среднего американца 1929 года, не входившего в ближайшее окружение президента Гувера и не состоявшего членом административного совета крупного банка. Он в растерянности, сбит с толку, и это неудивительно. Эксперты, все знающие и все предвидящие, не переставали призывать его экономить, чтобы инвестировать или скорее спекулировать, чтобы разбогатеть, в общем, чтобы реализовать мечту каждого американца. Он читал захватывающие заявления. Например, Джон Джакоб Раскоб — это не кто-либо, а президент «Дженерал моторе», компаньон «Дюпона», ведущей компании химической промышленности, президент национального комитета партии демократов. Раскоб — всеми уважаемый человек, олицетворяющий новую эпоху. И вот он дает интервью Ladies'Home Journal летом 1929 года под заголовком «Каждый должен стать богатым». Раскоб предлагает такую безупречную схему: «Если человек сэкономит 15 долларов в неделю, если он инвестирует их в покупку хороших ценных бумаг и станет накапливать дивиденды, то через двадцать лет он станет обладателем, по меньшей мере, 80 тысяч долларов, а доход от его инвестиций поднимется до 400 долларов в месяц. Он станет богатым».

Убедительно, не правда ли? Конечно, скептики предостерегают от излишней спекуляции. По их словам, биржевой рынок похож на воздушный шар. Укол иглой, и он лопнет. Это закоренелые пессимисты, которые своими заявлениями могли бы повредить хорошим сделкам. Впрочем, практически никто не прислушивается к их предупреждениям. Циркулирующие тогда истории позволяют понять настроение подавляющего числа американцев. Шофер миллионера непрерывно слушает беседы, которые ведет его патрон, расположившись на заднем сиденье. Тот обсуждает акции и облигации сталелитейной корпорации Bethlehem Steel, и шофер приобретает пятьдесят акций этого металлургического предприятия. Другая история касается рабочего, моющего окна в офисе брокера. Неожиданно он останавливается с тряпкой в руках, окна его больше не интересуют: заработал телетайп, а рабочий как раз искал, куда инвестировать сэкономленные деньги, и теперь он получил необходимую информацию. А вот еще одна история, касающаяся медицинской сестры. Клиенты поделились с ней конфиденциальной информацией в знак признательности за ее заботу. Медсестра начала играть на бирже и выиграла почти 30 тысяч долларов.

Это довольно правдоподобные истории. Так, со 2 марта 1928 года по 3 сентября 1929-го котировки акций сделали гигантские скачки: American Сап — с 77 до 181 7/8; American Telephone and Telegraph — с 179 x/г до 335 5A; Anaconda Copper — с 54 l/2 до 162; Electric Bond and Share — 89 А до 203 5A; General Motors с 139 3/4 Д° 1817/8; Westinghouse с 91 V8 Д 313. Индекс промышленных цен, опубликованный в New York Times, был 17 6 в 1926 году и достиг 331 в 1929-м. На Нью-Йоркской бирже торги оживляются и продолжают возрастать. За 1929 год 236 миллионов акций сменили владельцев; в 1929-м — уже миллиард, и продажа от 4 до 5 миллионов акций в день считается уже нормальной. Таким образом вполне возможно быстро разбогатеть. Инвестиционные компании предлагают, банки гарантируют, Фондовая биржа предоставляет поразительные доходы. С какой стати тогда думать, что Раскоб мог бы ошибиться?

Даже университетские профессора поддались общему энтузиазму. Джон Кеннет Г&лбрайт рассказывал, что в Гарварде профессора экономики создали ассоциацию, консультирующую инвесторов. С первых недель 1929 года благоразумные профессора Гарварда стали пессимистично оценивать ситуацию; они считали, что надвигается экономический спад, и с каждой неделей выражали все больше тревоги и опасений. В начале лета еще ничего не произошло. Тогда они решили, что ошиблись в своих прогнозах, честно признали свою ошибку и объявили, что ничто не может омрачить ясное небо процветания.

Крах наступает в октябре. Экономисты остаются невозмутимыми. Ничего страшного, уверяют они. В течение нескольких месяцев они все еще уверены в себе. Затем они решают распустить свою ассоциацию. Нетрудно понять почему (Galbraith J. К. The Great Crash. 1929. Pp. 95–96).

Действительно, как отметил Гилбрайт, историки никогда не забывают оптимистов, предлагавших ложные пути, но всегда забывают о пессимистах, которые заблуждались. Итак, не станем настаивать на оптимизме 1929 года, так как он был одновременно искренним и всеобщим. Но нарастающий кризис — был ли он правильно объяснен среднему американцу? Определенно, нет. То ему объясняли, что кризис пришел из-за рубежа; то заявляли, что причина кризиса кроется в слабости американской экономики, то, что в этом виноваты другие страны… Обычный ход мыслей политиков. Гувер, будучи умным политиком, тоже не избежал подобных рассуждений: это англичане и французы привлекают капиталовложения, это немцы, которые так и не возместили все то, что им предоставила Америка, и недалеко то время, когда они полностью окажутся под влиянием Гитлера… Жалкие аргументы. Ходили слухи, что банкротство Кларенса Хэтри сыграло решающую роль. Этот англичанин изобрел торговые автоматы и, в частности, разработал гениальную систему кабин-фотоавтоматов. Его банкротство 20 сентября 1929 года вызвало панику на биржах Соединенных Штатов.

Однако, на самом деле, причины кризиса были гораздо сложнее. Их следует искать в самой природе американской экономики: застой в сельском хозяйстве, неравномерное развитие промышленности, огромные диспропорции в размерах доходов, устойчиво продолжающаяся безработица, стремление спекулировать на базе займов, политика, направленная на облегчение банковских операций, в том числе Федерального резервного банка, поведение федерального правительства, не желающего вмешиваться в экономическую жизнь, но ограничивающего иммиграцию, а следовательно, число рабочих рук и покупателей, высокие таможенные пошлины, что препятствовало международной кооперации против кризиса, и слишком запоздалое вмешательство в те области экономики, которые особенно остро в этом нуждались (транспорт, сельское хозяйство, налоговая система и т. д.). Короче говоря, список вероятных причин кризиса можно было бы еще продолжить, что только подчеркнуло бы всю сложность разразившейся трагедии.

Среднему американцу трудно разобраться во всех этих сложных причинах кризиса. Поначалу он думал, что это не первая депрессия, поразившая Соединенные Штаты, поскольку совсем недавно был спад в экономике 1920–1921 годов, продлившийся несколько недель, максимально — несколько месяцев. Экономический спад в капиталистической системе — неожиданное осложнение, и все с нетерпением ожидают признаков возврата процветания. В 1931 году вообразили, что самое страшное уже позади; но к концу года ситуация еще более осложнилась, и на этот раз оптимизм исчез. Действительно, наступил конец одной эпохи, эпохи изобилия, и началась новая эпоха, эпоха оскудения и голода.